Дзержинский был еще в пути, когда появилось воззвание ВЦИК, подписанное Свердловым.
«Всем Советам рабочих, крестьянских, красноармейских депутатов, всем армиям, всем, всем, всем!» — кричали буквы обращения с газетных полос.
«На покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит еще большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против всех врагов революции».
Весть о покушении на жизнь вождя потрясла страну. Бурным потоком хлынули в ЦК, ВЦИК, Совнарком резолюции митингов и собраний. Рабочие, крестьяне, красноармейцы слали свои приветствия товарищу Ленину, желали скорейшего выздоровления и требовали беспощадной расправы с контрреволюционерами.
2 сентября на своем заседании ВЦИК вновь подтвердил: «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов».
Воля масс, воплотившись в постановление высшего органа государственной власти (между съездами), приобрела силу закона. Но необходимо было определить, к кому и за какие преступления надлежало применять высшую меру наказания. Это сделал Совет Народных Комиссаров в своем постановлении от 5 сентября по докладу Дзержинского о деятельности ВЧК.
«Совет Народных Комиссаров… находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью, — говорилось в этом постановлении, — …что необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях, что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам…» Далее указывалось, что имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры должны опубликовываться.
«Всех прикосновенных…»
Тяжелое бремя красного террора легло на плечи ВЧК и ее председателя.
Буржуазная печать подняла неистовую свистопляску. Самая чудовищная клевета распространялась о ВЧК. Истошными криками о красном терроре и «ужасах» ЧК интервенты стремились прикрыть свои преступления — расстрел 26 бакинских комиссаров, массовые убийства коммунистов, и пленных красноармейцев в Архангельске, зверства белых генералов.
Дзержинского изображали чудовищем, его имя упоминалось не иначе как с эпитетом «красныё палач».
А он в самые суровые дни, с трудом отрывая минуты от своего и без того короткого сна, писал в Швейцарию жене:
«…Обо мне ты, может быть, имеешь искаженные сведения из печати и, может быть, уже не стремишься так ко мне. Я нахожусь в самом огне борьбы. Жизнь солдата, у которого нет отдыха, ибо нужно спасать наш дом. Некогда думать о своих и о себе. Работа и борьба адская. Но сердце мое в этой борьбе осталось живым, тем же самым, каким было и раньше. Все мое время — это одно непрерывное действие…
Я выдвинут на пост передовой линии огня, и моя воля — бороться и смотреть открытыми глазами на всю опасность грозного положения и самому быть беспощадным…
Физически я устал, но держусь нервами, и чуждо мне уныние. Почти совсем не выхожу из моего кабинета — здесь работаю, тут же в углу за ширмой стоит моя кровать».
Сестре Альдоне: «…Я остался таким же, каким был, хотя для многих нет имени страшнее моего.
Любовь сегодня, как и раньше, она все для меня, я слышу и чувствую в душе ее песнь. Песнь эта зовет к борьбе, к несгибаемой воле, к неутомимой работе. И сегодня помимо идеи — помимо стремления к справедливости — ничто не определяет моих действий».
Был тот ранний предутренний час, который так любил Дзержинский. Утомившись за день, умолкали телефоны; ушли на короткий отдых оперативные сотрудники, а комиссары ВЧК еще не вернулись с ночных операций. Тихо. Можно наконец распрямить усталое тело, походить по кабинету, подумать. Можно написать письмо самому близкому другу и товарищу Зосе и маленькому Ясику, которых не видел уже восемь лет. Можно лечь на солдатскую кровать, что стоит тут же в кабинете, за ширмой, и помечтать перед сном.
Но сегодня Феликс Эдмундович лишает себя всего этого. Он взволнован. В ВЧК чрезвычайное происшествие. Один из чекистов ударил арестованного. Дзержинский сам провел расследование и доложил коллегии. Принято решение: на первый случай ограничиться «энергичным внушением», в будущем же предавать суду всякого, позволившего дотронуться до арестованного. Постановление объявлено всем сотрудникам. А как добиться того, чтобы каждый из них выполняя его не только по обязанности, какие найти слова? И вот на лист бумаги ложатся строки инструкции для производящих обыск и дознание.