Вице-губернатор снял фуражку, вытер вспотевшую лысину. Затем медленно водворил фуражку на место и что-то сказал стоявшему рядом поручику. По полю разнеслась протяжная команда, ссыльные услышали клацанье затворов.
— Даю вам двадцать минут. Если ворота не будут открыты, прикажу стрелять, — как только мог твердо отчеканил вице-губернатор и быстрыми шагами направился прочь.
Вице-губернатор сознавал, что оказался в глупейшем положении. Пригрозив открыть огонь, он шел ва-банк, не видя иного выхода для поддержания престижа власти. И вот и престиж власти, и его собственный престиж оказались под угрозой. Время бежит, а ссыльные не выказывают признаков покорности. Привести свою угрозу в исполнение он не может: связан категорическим запрещением генерал-губернатора.
Между тем в тюрьме разыгрались драматические события.
Вспышка энтузиазма, вызванная сообщением об убийстве Сипягина, давно прошла. Сказались две ночи, проведенные без сна, голод и жажда. Уже не чувствовалось единой, сплоченной массы. Угроза вице-губернатора, воплощенная в солдатах с заряженными винтовками в руках, подействовала на многих.
Первой к воротам двинулась группа уголовников. Их вид не оставлял никаких сомнений: еще минута, и они разбросают баррикаду.
Путь им преградил Дзержинский.
— Чего вы испугались? Вице-губернатор не может стрелять в людей, которые требуют только одного: соблюдения ими же установленных законов!
— Начхать ему на законы! Захочет и всех перестреляет. Ему еще и орден на шею повесят.
— Захватить тюрьму постановили все ссыльные на своем общем собрании, — твердо заявил Дзержинский. — Открывать ли ворота или держаться до полной победы — тоже будем решать все сообща. Мы не позволим никому нарушать общую волю!
Дзержинский чувствовал себя теперь увереннее. Подошли и встали рядом Урицкий, Скрыпник и другие социал-демократы. Уголовных было мало, политических больше.
Для подготовки собрания времени не требовалось. Все и так были во дворе.
Начались горячие прения…
В кабинете начальника тюрьмы слышно было только тиканье настенных часов, напоминавшее о том, что время идет. Тяжелое раздумье вице-губернатора прервал стук в дверь. У порога вытянулся старший надзиратель.
— Депеша, ваше превосходительство! — отрапортовал он, протягивая бумагу.
Генерал-губернатор сообщал для объявления ссыльным места поселения и сроки их направления.
Вице-губернатор едва удержался, чтобы не перекреститься.
Своеобразное восстание в Александровской пересыльной тюрьме закончилось победой ссыльных. Жизнь в тюрьме вошла в свою обычную колею. Только надзиратели стали, пожалуй, более вежливыми. Твердость и смелость ссыльных вызвали и у них что-то похожее на уважение.
Дзержинский получил назначение в город Вилюйск, одно из самых дальних, глухих и суровых в климатическом отношении мест, куда царское правительство ссылало своих политических противников.
На память об этих событиях в полицейском деле ссыльного Ф. Э. Дзержинского осталась запись: «Принимал участие в демонстрации в Александровской пересыльной тюрьме в мае 1902 года».
На берегу Лены у деревни Качуг было шумно. Только что прибыла из Александровской пересыльной тюрьмы первая весенняя партия ссыльных. Партия была большая, около ста человек.
От Качуга Лена становилась судоходной, и здесь ссыльным предстояло погрузиться на паузок, чтобы вслед за прошедшим льдом отправиться вниз по реке дальше на север, к местам их ссылки.
По традиции для встречи первой «весенней» партии в Качуге собрались ссыльные со всего Верхоленского уезда. Генрик Валецкий, пепеэсовец из Варшавы, разыскивая земляков, бродил по берегу, где в ожидании погрузки лагерем расположился этап. Кто-то из ссыльных указал Валецкому на Дзержинского.
— Так это вы и есть Дзержинский? А я Генрик Валецкий. Мы вместе с вами сидели в феврале девятисотого в X павильоне, — говорил Валецкий, протягивая руку Феликсу. — Я был арестован раньше и узнал, что вы там, по «книжной почте»[7]. Очень рад познакомиться с вами лично.
— И я рад. Приятно встретить земляка за тысячи верст от родного дома. — Дзержинский крепко пожал руку Валецкому.
Двое суток Валецкий провел в лагере ссыльных на берегу Лены. Дзержинский расспрашивал его об условиях жизни в верхоленской ссылке. Особенно же интересовало его все, что касалось Вилюйска и предстоящего пути к этому городу.
7
Заключенные в книгах из тюремной библиотеки отмечали булавками буквы, составляя свое имя, фамилию, дату ареста, дело, по которому привлекается, и номер своей камеры.