Тем не менее, хотя Толкин и остальные упомянутые мною авторы писали не о частном и личном (излюбленные темы «модернистских» произведений), но об общественно-политическом, очевидно, что у всех людей, кроме тех, кто принадлежит к наиболее защищенным в этом веке классовым группам, самые важные события в частной жизни (и особенно в смерти) часто и носили общественно-политический характер. И «бежать от реальности» пытаются как раз те, кто отворачивается от этой мысли и предпочитает, как выразился Грейвз, оставаться в «гостиной» литературной традиции.
В четвертой главе при обсуждении темы зла отмечается, во-первых, очевидная связь между «Властелином колец» и современной историей (Толкин отрицал, что использовал аллегорию, но соглашался с тем, что книга «применима» в нашем мире), а во-вторых, попытка выйти за пределы актуальности и архаичности и дойти до того, что стоит над ними, — вневременности, «мифического пространства» и толкиновского своеобразного, но основанного на глубоких познаниях представления о литературной традиции.
Кроме того, в этой главе анализируется один из основных очевидных парадоксов «Властелина колец». Мы знаем, что эта книга была написана искренне верующим христианином и многими воспринимается как глубоко религиозное произведение. И в то же время там почти нет прямых отсылок к религии. Возвращаясь к теме, которая была поднята в первой главе, я постулирую это так: «Властелин колец» сам по себе может считаться мифом в том смысле, что он представляет собой опосредованное произведение, в котором сочетаются, казалось бы, несочетаемые вещи: язычество и христианство; эскапизм и реальность; миг победы, который в долговременной перспективе оборачивается поражением, — и разгромное поражение, которое в конечном счете несет победу.
В двух последних главах два основных произведения Толкина рассматриваются в контексте остальной его литературной деятельности, часть плодов которой была опубликована при его жизни, а часть — только посмертно. Основная задача пятой главы — снабдить читателя путеводителем по книге, опубликованной под названием «Сильмариллион». Эта книга не соответствует никаким современным канонам литературы, однако при этом она не получила внимания, обычно уделяемого «экспериментальным» произведениям. В этой главе также рассматриваются рост и развитие «сильмариллиона» (со строчной буквы), под которым я понимаю множество составляющих легендариума, опубликованного в конечном счете в виде двенадцатитомника «История Средиземья». В главе раскрываются две основные темы. Во-первых, это собственное многогранное представление Толкина о литературной «глубине», в соответствии с которым такая работа, как знаменитые «Песни Древнего Рима» лорда Маколея, приобретает особое очарование за счет того, что в ней чувствуется и древняя, ныне утраченная история, и более поздняя и менее правдивая история, известная нам сегодня. Во-вторых, это глубокая печаль, пронизывающая все версии сильмариллиона, — оглядываясь назад, эту печаль можно заметить даже у веселых хоббитов и в их эпосе «Властелин колец».
В шестой главе рассматриваются некоторые из причин этой печали и то, что можно узнать о внутреннем мире Толкина из его менее значимых работ (и то, что он, при всей своей нелюбви к биографиям, сам стремился нам о нем сообщить). Одной из особенностей этой главы является тезис о том, что по крайней мере два из его опубликованных коротких произведений, «Лист кисти Ниггля» и «Кузнец из Большого Вуттона», представляют собой две разные «автобиографические аллегории». Может показаться, что это утверждение не выдерживает критики — как известно, Толкин явно выражал неприязнь к аллегориям. Тем не менее я надеюсь, что мне удалось его доказать, причем даже в рамках узкого определения аллегории, данного самим Толкином. На мой взгляд, он считал, что у аллегории есть свое место и свои правила, и его насмешки были направлены на тех, кто использовал и искал ее за пределами отведенного ей пространства. В промежутке между разбором двух этих рассказов — одного раннего, другого позднего — я рассматриваю небольшой сборник стихотворений, опубликованный Толкином и выдержавший несколько прижизненных переизданий, и в некоторых случаях прослеживаю их связь с его личным мифом об утраченном пути, который встречается в двух разных заброшенных черновиках, написанных в попытке создать еще одно масштабное художественное произведение. Единственной безусловно успешной книгой Толкина помимо «Хоббита» и «Властелина колец», опубликованной при его жизни, стала необычно веселая сказка «Фермер Джайлз из Хэма». Далее я пытаюсь вписать эту работу вместе с двумя другими поэтическими произведениями в опять-таки своеобразное, но основанное на глубоких познаниях представление Толкина об истории литературы.