Изучив то, что другие писатели осознанно или неосознанно заимствовали у Толкина, имеет смысл наконец обратиться к аспектам, которые они не стали за ним повторять. Оказался ли Толкин хоть в чем-то похож на своего популярного предшественника — «неподражаемого» Диккенса? Одна из интересных особенностей, которую никто не пытался скопировать, — многочисленные поэтические вставки, сильно различающиеся по стилю и часто написанные сложным размером. Может быть, с ними слишком много мороки, а может быть, дело еще и в том, что Толкин был очень глубоко погружен в литературную традицию, а современные авторы фэнтези уже не получают такого образования. Кроме того, они мало интересуются пробелами в литературе, ошибками и противоречиями. Авторы фэнтези всегда готовы порыться в таких произведениях, как «Старшая Эдда» или «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь», в поисках материалов, но никак не переписывать их, не отмечать в них ошибки, не «реконструировать» сюжеты, не дошедшие до наших дней. Упадок преподавания филологии в университетах означает, что эта ситуация не изменится.
Еще одна особенность, которую, насколько мне известно, никто не пытался всерьез воспроизвести, — это структура «Властелина колец» с его переплетением сюжетных линий. Во-первых, тщательную привязку к хронологии, точное соответствие дат, расстояний и фаз луны повторить очень сложно — для этого надо быть прирожденным занудой, таким как Ниггль. Во-вторых, вряд ли кто-нибудь из современных авторов сможет принять боэцианские представления Толкина о судьбе, случае и Провидении, даже уравновешенные антибоэцианскими намеками, которые тоже присутствуют в тексте. Присущая его произведению печаль, гибель множества героев и отказ от привычного счастливого конца также идут вразрез с традиционными принципами коммерческой литературы.
Тем не менее было бы несправедливо утверждать, что подражатели Толкина восприняли лишь поверхностные черты его творчества. Опять-таки, насколько мне известно, ни один из современных писателей не заходил так далеко, как Толкин, в создании воображаемых языков (вероятно, никто и не был на это способен), но они прекрасно усвоили его тезисы о значении языка, имен и ощущения исторической глубины. Думаю, Толкин и сам был бы приятно удивлен, увидев, какой объем лингвистических сведений содержится, например, в произведениях Аврама Дэвидсона. Во вступительной главе я отмечал, что не все увлекаются готским языком, однако Дэвидсон в своей книге «Перегрин Второй» (Peregrine Secundus) (1982) ожидал, что его читатели будут смаковать древний осканский язык — и многие из них, судя по всему, и правда получают от него наслаждение. А блестящий в своей изобретательности роман Майкла Суэнвика «Дочь железного дракона» (1993), по-моему, указывает на то, что автор читал если не «Трактаты Дэнхема», то нечто очень похожее. Такие авторы, как Суэнвик, Дэвидсон, Джек Вэнс и многие другие из упомянутых ниже, ценят аутентичность и то, что Толкин назвал «привкусом», которым обладают эти «укорененные произведения», поскольку им стала понятна их ценность.
Пожалуй, никто уже не сможет повторить тот колоссальный труд, который Толкин вложил в создание множества карт, языков, истории и мифологии вымышленного мира, равно как никто уже не будет обладать такими же филологическими ресурсами, как те, что были ему доступны. И все же современные писатели, которые творят в жанре фэнтези, видимо, понимают, что им следует работать гораздо усерднее, чем их предшественникам из XIX века — всяким там Уильямам Моррисам и лордам Дансени.