Умберто боялся толпы, объясняя свой страх тем, что толпа безумна.
В толпе ораторы произносили страстные речи. Жаркими летними ночами 1848 года мальчик по имени Умберто обливался по́том в своей постели. Лица ораторов распухли от жары; по щекам, будто слезы, струился пот.
Умберто считает, что любому разумному человеку следует полагать себя отличным от остальных, ведь только это позволит ему понять, чего именно он сможет или не сможет добиться от жизни. По мнению Умберто, лишь безумец требует всего или ничего. Roma o Morte! Рим или смерть!
Умберто не может оставить жену. Он не ощущает преемственности и последовательности ни в детях (которых у него нет), ни в своем окружении; он одинок, брошен на произвол времени. Ради процветания дела и успеха своих предприятий ему приходится быть на дружеской ноге с теми, кого он презирает или ненавидит. Даже в доверительных беседах он не раскрывает и десятой доли того, что у него на уме.
– Ах, девочка моя, ты такая сумасшедшая!
Умберто зовет безумием то, что ему угрожает. Не тех, кто угрожает ему лично – конкурента, вора или того, кто наставит ему рога, – а то, что грозит разрушить саму структуру общества, которое обеспечивает Умберто привилегированный образ жизни.
Привилегии для Умберто важнее, чем сама жизнь, – не потому, что он не выжил бы без своей американской любовницы, четырех слуг, фонтана в саду, шелковых рубашек или званых ужинов жены, а потому, что в привилегиях заключена система ценностей и оценок, с помощью которых он судит о смысле прожитой жизни. Все его ценности проистекают из веры в то, что привилегии он заслужил.
Однако же осознанный Умберто смысл жизни его не удовлетворяет. Он спрашивает себя, отчего свобода всегда воспринимается как уже завоеванное, подчиненное качество? Отчего свободой нельзя наслаждаться без того, чтобы за нее бороться?
Умберто называет безумием то, что угрожает общественному порядку, гарантирующему его привилегии. I teppisti олицетворяют безумие. Но безумие также предполагает свободу от общества, в котором он существует. Таким образом, Умберто приходит к выводу, что ограниченное безумие даст ему больше свободы в обществе.
Он зовет Лауру сумасшедшей в надежде, что она привнесет в его жизнь частичку свободы.
– Умберто, у меня будет ребенок. Наверное, девочка. Если родится девочка… – Лаура вспоминает о шапочке и решает, что разговор о подарке поможет смягчить резкое заявление. Она рада, что забеременела, постоянно думает о будущем ребенке, но считает унизительной необходимость упоминать о своей беременности. – Если родится девочка, то на ее пятнадцатилетие я подарю ей твою джульетку. Шапочка будет ей к лицу.
У гостиницы швейцар подбегает к экипажу и распахивает дверь.
– Закройте! – велит ему Умберто и просит извозчика поехать к озеру.
Извозчик пожимает плечами. Идет дождь, опускаются сумерки, на озере ничего не увидишь.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Умберто.
– Превосходно.
– Ты была у врача?
– Да.
– А кто он?
– Мой врач в Париже.
– Что он сказал?
– Что так оно и есть.
– Что так оно и есть?
– Да.
– Врач так сказал?
– Да.
Слово «да» звучит весомо, подкрепленное авторитетным заявлением неведомого врача, и позволяет Умберто примириться с новостью, лишает ее загадочности, делает управляемой, доступной для обсуждения; окрашивает ее, придает форму и вес, так что новость утрачивает свою первоначальную неопределенность и абстрактную белизну.
– Я отец, – произносит Умберто.
Это не вопрос, а утверждение, но Лаура кивает, хотя и не видит никаких преимуществ в том, что Умберто – отец ребенка.
– Почему ты мне раньше об этом не сказала? Ты же мне писала.
– Я решила, что лучше объясниться при встрече.
Умберто лихорадочно раздумывает, что можно и чего нельзя сделать в Ливорно для незаконнорожденного сына.
– А сколько… – Он торопливо загибает пальцы, будто подсчитывая.
– Три месяца.
– Назовем его Джованни.
– Почему Джованни? – спрашивает Лаура.
– Так звали моего отца, его деда.
– А если родится девочка?
– Лаура! – отвечает он, однако по его тону не разобрать, что это – предлагаемое имя или реакция на невероятное предположение любовницы о том, что Умберто способен произвести на свет дитя женского пола. – Как ты себя чувствуешь, малышка?