Села она за гадальный столик на женской половине и разложила карты - раз, и ещё раз, и ещё много-много раз (ведь лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз).
- Яв кэ мэ! - воскликнула она. - Иди скорей сюда, муженёк! Погляди, карты говорят, что твоё чудовище совсем не злое.
- Что за бес вселился в тебя и твои карты, нэ! - цыган бросил ложку и с силой оттолкнул от себя тарелку. - Как это чудовище может не быть злым? Оно ж чудовище, нэ!
- На яв дылыно, на дар, нэ! - рассердилась жена. - Откуда я знаю? Не тупи, муженёк, и не поддавайся страху. Карты никогда не лгут. Раз они говорят, что чудовище не опасно, значит так и есть. Пойди хоть разок на него взгляни - может оно вовсе и не чудовище, может это царевич зачарованный? Или может ему чего-то не хватает, а выразить оно не умеет, вот с горя и бесится. Наберись решимости и попроси, чтобы оно само тебе те сундуки из моря вынесло...
Схватил кузнец жену, крепко обнял и расцеловал.
- Ай да жена у меня, умница! Не жена, а загляденье, нэ!
На следующее утро он снова оседлал коня.
- Бахт тукэ, нэ, - пожелала ему вслед жена. - Удачи тебе, муженёк.
В этот раз цыган не поехал в город, а сразу свернул к морю. На берегу его взору открылись целые залежи всякого хлама - полуразрушенные остатки рыбацких хижин, обломки кораблей, скелеты выбросившихся из воды китов, обрывки сетей, потемневшие куски плавника, дырявые корзины, дохлые чайки, зловонные пучки гниющих водорослей, яичная скорлупа... Как и говорил чародей, с появлением в прибрежных водах свирепого монстра вся рыболовная отрасль как таковая перестала существовать. Кто-то из рыбаков погиб, остальные разбрелись по стране в поисках альтернативного заработка.
Долго бродил цыган по берегу в надежде найти хоть одну уцелевшую лодку, чтобы на ней выйти в море. На море весьма удачно царил штиль. Водная гладь была ровной и спокойной, точно гигантское зеркало, блестевшее и переливавшееся в лучах солнца.
Наконец заметил цыган двоих - старика и старуху, сидевших на потрескавшейся ветхой лавочке рядом с полуобвалившейся землянкой. Обоим было столько лет, что они походили уже не на людей, а на ссохшиеся мумии. Потемневшую от солнца, морской соли и времени кожу стариков избороздили глубокие морщины. Одеты они были в грязное рваньё; оба покуривали трубочки, вперив неподвижный взгляд в морскую даль.
Подошёл к ним цыган, снял шляпу и вежливо поздоровался.
- Ты чего, цЫган, забыл в этом гиблом месте? - полюбопытствовал старик.
- Да ты никак совсем ослеп, старый! - повернулась к нему бабка. - Нешто не видно - лодку он себе ищет. Не махоркой же он тебя угостить пришёл, хочет в пучине буйну голову сложить, как и все, кто тут до него был...
Враз навострил цыган уши.
- А что, бабонька, много до меня людей приходило, нэ?
Бабка затянулась и выпустила клуб вонючего махорочного дыма.
- Да как не много, милок, прилично. Распустил вишь кто-то слух, что на морском дне ценные сокровища лежат, с тех пор отчаянные люди так и прутся сюда, так и прутся. И почему-то всё сплошь мастеровые люди, по кузнечному делу. А вот чтобы ткача, или сапожника, или горшечника, мы тут не видали.
Понял всё цыган и досадно ему стало, что попался он на чародееву удочку, как самый последний лох. Но вместе с тем в нём окрепло и стало ещё сильней желание завладеть секретом булата и стать единственным его знатоком и владельцем в царстве-государстве.
- Выйти-то все в море выходили, - покряхтел дед, - а назад никто не вернулся. Тварюга проклятая в море-то пускает, да обратно не выпускает. У нас тоже смельчаков поначалу полно было - рыбный промысел продолжать. Так все без вести и сгинули...
- С ними и сыночек наш единственный, кровиночка, ушёл, - всхлипнула старуха. - Уж как мы его молили, как упрашивали остаться. А он молодой, горячий, не послушал нас. С тех пор мы целыми днями сидим, ждём, на море смотрим. Сердце подсказывает, что погубил его распроклятый зверь, а всё ж надеемся, вдруг воротится наш кормилец...
- Аи чачо, - не стал спорить цыган, - ваша правда, я ищу лодку, нэ. Соболезную всем вашим утратам, но мне непременно нужно с чудовищем поговорить. Я ведь знаю, что где-то у вас есть лодка. Если одолжите, дам вам золотой и впредь до самой смерти буду вас содержать вместо вашего кормильца.
- Да о чём же с окаянным говорить? - подивился дед. - Нешто звери говорят? Вижу я, ты удумал прежде срока счёты с жизнью свести. Грех это, цЫган. Всё равно, что руки на себя наложить. Такое бог не простит.
- Грех в орех, а зёрнышко в рот, - ответил кузнец поговоркой. - Жена заглянула в карты и те ей сказали, что с вашим чудовищем не всё так просто, а карты никогда не врут, это я вам как цыган говорю, нэ.
Переглянулись дед с бабкой и пожали плечами. Дед проковылял к вороху грязных дерюг, прижатых камнями, чтобы не унесло порывом ветра, и принялся откидывать их в сторону. Как и следовало ожидать, под дерюгами была спрятана лодка. В это же время бабка из-под другого вороха дерюг извлекла вёсла.
- Пожалуй-ка, милок, мы тебе компанию составим, - сказал старик, вдвоём с цыганом подтаскивая лодку к воде. - Раз ты на тот свет рвёшься, то и мы с тобой. Чем сиднем-то сидеть, пора нам к сыночку покойному отправляться. Зажились мы на белом свете.
И прежде, чем цыган нашёл, что возразить, оба старика спустили лодку на воду, ловко в неё забрались и уселись за вёсла. Пришлось плыть втроём. Отплыли они от берега недалече и вдруг забурлила ещё мгновение назад прозрачная вода, сквозь которую было видно дно, мелькнула под лодкой тень и всплыло на поверхность настолько кошмарное создание, что от одного его вида могла хватить кондрашка.
- Эй, кон ту, нэ, сыр тут харэна? - напустился на него цыган, стараясь не показать охватившего его страха. - Ты кто такое и как тебя звать, нэ?