Этим хорчинским словом — «отступай» Щ называли один из принципов степной войны, известный с начала времен, однако сейчас Хан выкрикнул его как отчаянную команду.
Вставая, Гияхунь пошатывался, но не собирался исполнять приказ. Боец знал, что возродил наступательный порыв своим броском из строя. Раскрутив глефу, он направил оружие в защищенную броней шею неприятеля. Хотя клинок и древко метнулись вверх по идеальной траектории, колосс оказался проворнее, чем выглядел. Снова выбросив вперед лапу, он пробил керамитовый шлем воина, разорвал мышцы и сломал кости, а затем отшвырнул нойон-хана.
Массивное тело воина в разламывающемся доспехе перелетело за край выступа в разлив лавы. Безнадежно далекий от него, Каган протянул руку, словно надеясь удержать соратника силой воли.
Как только Гияхунь коснулся магмы, горбатая силовая установка брони взорвалась шаром ревущего пламени. На секунду весь зал словно бы задрожал. Белые Шрамы замерли, не веря своим глазам, оружие застыло в их руках. Даже орки что — то почувствовали, и бешеный натиск ксеносов ненадолго прервался. Джагатай, прекратив сражаться, пристально смотрел в бушующие волны огня. Его плащ хлопал в потоках воздуха от жаркого вихря, который поглотил останки нойон-хана, испепелил их и развеял на атомы.
Тогда примарх поднял взгляд, и, хотя вокруг бесновалось пекло, каждую живую душу пробрало морозом. Голосом, вдруг зазвучавшим безжизненно и безрадостно, как пустота, он произнес два слова:
— Всем отойти.
Его сыновья повиновались немедленно. Отступили даже Лунные Волки во главе с Сеянусом — воины из легиона, не дававшего пощады ни одному врагу.
Каган одиноко пошел в атаку, излучая уже не яркие эмоции, а угрюмую, сухую угрозу. Он неспешно покрутил мечом, расслабляя мускулы, и зеленокожие попятились, уловив шелест рассекаемого воздуха. Рык чужаков умолк, лихость сменилась осторожностью.
И тогда Хан начал убивать.
Джагатай перешел на бег, поначалу грузный, с рассчитанными шагами. Ускоряясь и повышая темп движений, он достиг того, что в чогорийских сагах именовали алах ге, — состояния транса, где сама мысль могла сразить наповал, где исчезала разница между намерением и действием, где возмездие превращалось в живое существо, наделенное телом и самосознанием.
И там, под сгущающимся покровом стихийной мести, Хан убил их всех.
Если прежде он с легкостью отнимал жизни, то теперь устроил резню, граничащую с чем — то божественным и дьявольским одновременно. Даже закаленные в битвах Легионес Астартес, привычные к картинам безудержного насилия, утратили дар речи.
Никто из орков не коснулся примарха и когтем. Теперь в его пируэтах сквозило не веселье, а пугающая безупречность. Если ксеносы вставали у него на пути, Джагатай сметал их, если они старались отражать удары, — Каган повергал их. Если они пробовали сплотиться, Хан разрывал их на хлюпающие кусочки. Будто танцуя в толчее врагов, Боевой Ястреб прокладывал для себя туннель с кровавыми стенами. Он отнимал жизни, словно некий дух из бесконечной тьмы — безмолвный, как могильный камень, и холодный, как ночной ветер в горах Улаава.
Один из Лунных Волков, воодушевленный зрелищем, захотел воздеть свой клинок рядом с Джагатаем, и Цинь Са пришлось удерживать его.
— Нет, брат, — тихо предупредил командир кэшика. — Только наблюдай.
Правда, к тому времени Каган уже почти исчез за пеленой изрубленной плоти и крови. Он прожигал себе путь через ряды зеленокожих, неуязвимый и мрачно величественный. Впервые с начала кампании чужаки попытались сбежать, хоть как — то спастись от свирепого демона, стремительно губящего их, но у них уже не осталось ни пространства, ни времени, ни надежды. Большинство орков умирали, как только отворачивались от Хана, — валились с рассеченными спинами и сломанными шеями. Горстка тех, кому удалось добраться до ворот, сгрудилась в тени главного чудовища, непомерно разбухшего владыки порождений этого логова. Тот отступил за порог, шаркая и дрожа, словно воплощение абсолютной покорности.
Джагатай прошел во врата, но никто не последовал за ним. Выполняя последнее распоряжение примарха, воины авангарда стерегли мост и заглядывали в распахнутые двери, борясь с неистовой тягой войти. Изнутри доносились только вопли ксеносов — все новые и новые, они перекрывались и заглушали друг друга, сплетаясь в хор ужаса и паники, который не прерывался, не слабел и не затихал.
Никто из чужаков не выбрался обратно к гребню. Секунды бойни складывались в минуты, но криков только прибавлялось. Жгучая магма, словно взбудораженная истреблением в апокалиптических масштабах, вспыхивала и плескалась о внешние стены последнего зала. Казалось, пламя беспомощно тянется к разворачивающемуся там кошмару, безуспешно стараясь прекратить его.