— Испугался меня? — спросила девушка.
Я неопределенно махнул рукой, пытаясь понять, как она оказалась здесь, в самом сердце Пустыни.
— Напрасно, я вовсе не опасна для такого славного воина, как ты.
Ее голос был неожиданно низким. Казалось, он проникал в самые глубины меня и трогал неведомые доселе струны, отзываясь жаром в ногах и холодом в груди. Мне бы следовало поостеречься, но я только больше заинтересовался и спустился с хаймана на землю, к самым ее ногам.
— Я нравлюсь тебе? — спросила она.
Даже если бы я захотел, то не смог бы ответить. Мой язык прилип к небу и вовсе отказывался шевелиться. Все, что я мог, это кивнуть, продолжая наблюдать за ней, как завороженный.
— Пойдем со мной, славный воин, — позвала она, вставая. — Забудь свои дела на сегодня. Я живу неподалеку, и у меня будет для тебя и кровать, и ужин. А может быть, и что-то сверху того.
Как ни в чем ни бывало она подмигнула мне, а я тряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение. Мои ноги, однако, уже покорно следовали за ней, хотя я вовсе не собирался этого делать. И остановиться не было никаких сил. Вот уже второй раз за последние дни я действовал вопреки своему разумению. Что за странное Перерождение? Воистину говорят, конец года приносит чудеса.
Так мы дошли до пещеры. Девушка пропустила меня внутрь, а я, хоть и понял уже, кто она, — по длинным клыкам, которые та более не скрывала, — прошел вперед, чтобы стать ее ужином на сегодня.
4
Все альмауты знают: Пустыня — опасное место. Разбойники-голодранцы, изгнанные из своих оазисов и вынужденные скитаться без воды и еды, сбиваются в шайки и от безысходности нападают на караваны. Безжалостные воины-цтеки из-за реки Кабир совершают набеги, чтобы проводить кровавые жертвоприношения в далеком Течуакане. С Пепельных гор спускаются дикари-виджайцы, неся с собой огонь и разрушение. Одному Азраху ведомо, сколько горя живые приносят живым.
Но не только люди опасны для одинокого путника. Джинны и гули, ифриты и мариды — дети Пустыни по духу и враги человека по естеству. Попадись им — и тебе несдобровать. Против цтека или виджайца поможет сабля и отвага. Против гули не спасет ничто. Она безжалостна и кровожадна, а ее добыча беспомощна, как светлячок, летящий на горящее пламя.
Я стоял у стены пещеры и наблюдал за тем, как гуля совершает приготовления к пиршеству. Под огромным котлом уже горело бездымное пламя. Вода уже шипела и наполнялась мелкими пузырьками. Скоро придет мое время, и я бесплотным духом отправлюсь в аль-Хариф, чтобы вместе с прочими предками давать советы тем, кто, может быть, гораздо мудрее меня, раз все еще жив.
— И что же ты делаешь здесь один, храбрый воин? — спросила меня гуля, разглядывая так, словно оценивала, достаточно ли я хорош для ее пиршества.
Я почувствовал, что могу ответить. По-видимому, она ослабила чары.
— Испокон веков стражи аль-Харифа ходят сюда, — процедил я. — Скоро это место найдут другие. Тебе несдобровать.
— Аль-Хариф? Но ведь это где-то у Красных гор. А мы с тобой у моря Факела.
Я подумал, что она, должно быть, тронулась разумом, раз говорит такое. Путь от аль-Харифа до моря занимает не меньше четырех декад. Впрочем, чему еще удивляться, когда перед тобой гуля, а ты не можешь управлять собственным телом?
— Так значит ты путешественник, раз забрел так далеко? — снова спросила она, ухмыляясь. Желтые клыки в уголках рта устрашающе искажали лицо. — И что же ты ищешь здесь?
Я не стал отвечать. Положение мое было отчаянным. И я не видел ни единого шанса его изменить. Прошлой ночью ко мне приходили предки, предостерегали от поездки, трясли оголенными костями и шипели: «Не ходи-и-и, не ходи-и-и». Я проснулся в поту и долго еще не мог уснуть, вглядываясь в темноту Мужского Дома Фарехов. Но не послушал, и вот как вышло. Мне оставалось лишь скрипеть зубами и ждать своей участи, хотя на поясе висела верная сабля. Правильно говорят: не все можно решить оружием.
Мое отчаяние уже достигло предела, когда языки пламени под котлом взметнулись к потолку пещеры. Гуля вскрикнула, а рядом с ней как из ниоткуда возник великан, с ног до головы облаченный в железо. Пластины, покрывавшие его, сверкали в лучах костра, лицо закрывал массивный рогатый шлем. Великан взмахнул рукой, откинув гулю к противоположной стене, и двинулся на меня. Гуля подскочила и истошно заорала. Ее кожа набухла и стала бугриться неестественно крупной мускулатурой. Быстрее, чем я смог заметить начало движения, она кинулась на великана, но была снова отброшена ударом гигантской руки.