Узнав о таких изменениях с союзной печатью, умный читатель отметил про себя: «Кому-то очень нужно, чтобы мы меньше читали и не думали над происходящими событиями». И он был почти прав. Кому-то хотелось, что бы меньше читали именно эти издания, но больше обращали внимания на такие как «Огонёк», который с полутора миллионов в этом году увеличит тираж до четырёх с половиной миллионов. И спорить с ним в этом росте будет лишь еженедельник «Аргументы и факты». Именно эти два издания начали в то время борьбу за лучшего плеваку в советский строй. Они так успешно соревновались в вопросе, кто кого переплюнет, охаивая всё прошлое и настоящее страны, что читатель изумлённо вопрошал: «А куда это и кому стал светить наш некогда родной «Огонёк»? На социализм или от социализма? Понимает ли сама редакция, кому и как светит их журнал? Какой свет льёт он на перестройку? Зажигает ли он энтузиазм и патриотизм в душах людей? Помогает ли поднимать дух в людях, а вместе с ним и производительность труда?»
Вопросы были отнюдь не праздными. Большая часть людей, получив воспитание в советское время и в советском духе, то есть в духе любви Отечества и преданности ему, недоумевали, почему сегодня стали позволять то, что ни в коем разе не разрешили бы вчера. Ну, гласность — понятно — говори, что думаешь, но не ври же. Демократия — хорошо — свобода действий, но не до такой же степени. Ведь слово «демократия» происходит от слово «демос», что значит народ. А коли так, то демократия подразумевает власть народа, иными словами всё должно делаться во имя народа, но не отдельных личностей ради.
И никто на самом деле не собирается спорить с тем, что нельзя не учитывать мнения и интересы каждой личности. Да, необходимо. Но людей на земле миллиарды. Если у каждого будет своё собственное желание, да все желания направлены в разные стороны, то можно ли их все удовлетворить, не ущемляя интересы каждого? Скорее всего, нет, по крайней мере, в наше время.
Но можно, воспитывая людей с детства в духе любви друг к другу, выработать у них общие желания. Тогда только, идя навстречу желаниям всех, будешь удовлетворять и желания каждого из них в отдельности и наоборот.
Такие мысли одолевали Настеньку, когда она приходила домой и бралась за прессу, которую в большом количестве выписывал на свою собственную пенсию дедушка. Читая регулярно «Огонёк», он всё чаще начинал громко возмущаться той или иной статьёй, чуть не выходя из себя, так что бабушка, Татьяна Васильевна, говорила ему в сердцах, как всегда упирая на звук «а»:
— Чта ты за дурень, ей богу! Ну, не читай ты эту гадасть, раз не выдерживаешь. Пабереги сердце.
А Настенька удивлённо спрашивала:
— Дедуль, зачем же ты выписываешь «Огонёк», если там пакости пишут?
Читай, что тебе больше нравится. А то выписываешь этот журнал, как и тысячи других людей, хотя он и не нравится. Но редакция журнала этого не знает и продолжает печатать ерунду. Спрос вызывает предложения.
— Нет, Настенька, — говорил дедушка, хватаясь правой рукой за бороду, словно в ней была вся его сила. — Врагов надо знать в лицо. Раньше я любил «Огонёк» за его рассказы о нашей жизни. А теперь читаю, чтобы знать, чем дышат вражьи головы. Правда, и сегодня в журнале много интересного, но теперь почти в каждом номере печатают какое-нибудь очередное воронье карканье. Конечно, много плохого было в нашей истории. Говорить о нём нужно, может быть, но важно как это делать. Так ли, что бы понять время и те условия новой жизни, при которых трудно было не ошибаться? Так ли, чтобы не осуждать, а сожалеть о случившемся? Или рассказывать взахлёб о плохом, лишь потому, что за плохое больше платят? Разносить вдребезги прошлое так, словно сегодняшние политические писаки сами поступали бы иначе, будь они там и в то время.
Дедушка откидывался на спинку кресла, оставлял в покое бороду и поднимал указательный палец, как бы грозя невидимому противнику, начинал повышать голос:
— Вон Хрущёв сам подписывал списки на расстрел политических противников. Нашлись все бумаги, но после его смерти. Так ведь он ставил свою подпись не потому, что Сталин его заставлял, а потому, что был убеждён в правоте дела. Был убеждён, как и все тогда, что с врагами революции надо поступать жёстко, иначе они снова обратят весь народ в рабство. Пусть ошибался в чём-то, но, как и все в те трудные революционные времена. Если же он думал иначе, но подписывал приговоры, то он же первый подлец был и тогда, когда на смерть отправлял других, и тогда, когда Сталина критиковал после его смерти. Если согласен был с оппозицией Сталина, почему не присоединился к ним? Почему, я спрашиваю? — уже совсем разгорячившись, кричал дед, стуча кулаком по подлокотнику кресла Настенька бросалась к деду, обнимала его и пыталась успокоить, говоря нежным голосом: