С этим Женя никак не мог согласиться, считая, что, во-первых, каждое растение имеет в мире своё назначение и потому бесполезных растений нет. Так же точно и человек: каким бы плохим он ни был, но всегда в нём есть что-то хорошее, что может оказаться полезным другим людям, надо лишь уметь это хорошее открыть, быть может, даже для него же самого. Но рекламировать в поэзии или других видах искусства бесполезность, как возможный способ существования, Жене казалось абсолютно неправильным.
Вспоминался ему и краткий переход по набережной с Андреем Вознесенским, во время которого он читал известнейшему в стране поэту своё поэтическое обращение к нему:
Вот эти последние слова «падает кречетом конская дробь» отметил в качестве удачных большой поэт, не сказав ничего обо всём остальном. Но Жене важно было высказаться о своих чувствах благодарности популярному поэту, который, несомненно, тут же забыл и этого провинциального автора и сунутый ему в руки листок с никогда не прозвучащими стихами.
Другое дело встречи с другим известным поэтом Сергеем Островым, над которым его друзья подшучивали, говоря, что каждый его шаг — это шаг в историю. Знакомясь в доме творчества с Островым, Женя чуть не попал впросак, полагая, что имя отчество поэта Сергей Гордеевич, как было написано в эпиграмме Игина, которую Женя хорошо знал:
Женя так и хотел обратиться к Островому при знакомстве, но кто-то успел услышать это обращение раньше и расхохотался, объяснив, что отчество Острового Григорьевич, а поэт-сатирик назвал его Гордеевичем в шутку, обращая внимание на заметную гордость собой Острового.
Так вот вторая встреча с Островым у Жени произошла через год после первой, когда на набережной его неожиданно остановил человек, в котором Женя не сразу узнал Острового, зато поэт, подняв предостерегающе руку, заговорил:
— Погоди-погоди, не говори, кто ты, я сейчас сам вспомню. Ну да, ты Женя. Правильно говорю? — И, получив в ответ утвердительный кивок головы, восторженно похвалил себя:
— Вот память у меня! Никогда не подводит.
Собственно вся жизнь Жени состояла из нескольких разных жизней.
Одна дома с мамой, папой, братьями и сестрой, где все его любили и подсмеивались над его стихами. Другая — поэтическая в литературном клубе, в литературном объединении при «Курортной газете», где всех воспринимали всерьёз как начинающих творцов и ждали от каждого новых произведений. Третья жизнь была в народном театре, располагавшемся в городском Доме учителя, что находился во дворе церкви на улице Кирова, идущей параллельно набережной.
Здесь, в этой небольшой части трёхэтажного дома проходила совершенно другая жизнь в почти ежевечерних репетициях и еженедельных спектаклях по субботам и воскресеньям. Впрочем, это пришло чуть позже. Но со сценой Женя был связан с детства.
В восьмилетнем возрасте он вышел впервые на подмостки клуба санатория Нижняя Ореанда вместе со своей сестрой и исполнили стихи Некрасова «Однажды в студёную зимнюю пору», где Галя читала слова автора, а Женя исполнил роль семилетнего мужичка. Затем с братом Тёмой они пришли в оркестр струнных инструментов, где научились играть сначала на балалайках потом на домре и мандолине и выступали несколько лет, разъезжая с оркестром по санаториям и домам отдыха.
Ушёл руководитель оркестра и мальчики пошли в дом пионеров, в котором их заинтересовал драматический кружок. Теперь они выступали для детских коллективов с детскими спектаклями. Режиссёром была опытная актриса из Москвы, обучавшая детей серьёзно сценическому мастерству. И театр увлёк.