– Вот поэтому-то мы и вспомнили про твое детективное агентство, и ты под его прикрытием начинай тихо-тихо вести собственное расследование. Узнай, кто шантажирует нашего вице-премьера, как и почему. А чтобы тебе было не скучно, дадим мы напарничка… – При этих словах Кравцов положил на свою стол тяжелую сильную руку с медленно гнущимися пальцами, которая призвана была выполнить любую работу, каковы бы ни были обстоятельства.
– Генрих Эдуардович, мне в таких делах помощники, а тем более со стороны не нужны.
– Э, нет, Валер, таковы условия игры, на этом настаивает один важный и оч-чень сурьёзный человек, который эту игру затеял и опасается, как бы мы с нашим компроматом через нос его не прокинули. Тебе придется полностью доверять этому человеку, но до некоторых пределов. Ты вовсе не обязан посвящать эту даму во все детали операции. Все равно руководить ею будешь ты. Ты понимаешь, Валерий?
– Понимаю.
– Кстати, ввиду того, что официально ты у нас не работаешь, то можешь прямо сейчас отказаться от этого задания. Тебя никто за это не осудит.
Барский посмотрел на него, и сразу же слегка циничное выражение слетело с лица Кравцова, и он стал похож на то, чем и был на самом деле – машиной или, по крайней мере, частью машины. Рычаг, придуманный во времена насилия и запускаемый в действие, когда это понадобится конструктору, чтобы выполнить задачу или быть уничтоженным. Политика может изменяться так же, как и политики, но служба разведки не менялась, как и люди вроде Кравцова. Он был старым большевиком, фанатично преданным идеям Ленина и Сталина. Он был твердо уверен, что их учение всесильно ибо оно верно и ради достижения главной цели готов был затаиться, прилюдно поносить и бывших вождей, и «годы застоя» (что он частенько делал на собраниях), но в тайне проводить свою стратегию в жизнь.
– Пожалуй, выбор может быть только один?
– Ты угадал, Валерий Арнольдыч, хотя лично я очень сожалею, что вынужден отрывать тебя от твоей частной розыскной работы.
Хотя они были старыми друзьями, Барский прекрасно понял замаскированную угрозу. За восемьдесят истекших лет Контора не изменилась. За годы перестройки и демократии могла измениться мораль и нравственность общества, экономика и политика, враги могли стать партнерами, а вчерашние друзья злейшими врагами, но Машина, сконструированная ушлыми механиками еще во времена борьбы за «мировую революцию» работала равномерно, отлаженно и по своим правилам.
Зазвонил телефон без диска. Генерал взял трубку и сказал:
– Все нормально, он согласен, – и, положив, трубку на рычаги, вновь обернулся к Валерию.
– Когда начинать? – спросил Барский.
– Что тебе на это сказать? – Кравцов усмехнулся, пожал плечами и протянул ему пухлую папку с личным делом вице-премьера. – Прямо сейчас и начинай. И ты уж гляди, того – не посрами чести мундира. Думай о семье, о детях своих, которые тобой гордиться будут.
– Да, уж, наверное, только при правнуках это дело рассекретят, – усмехнулся невесело Барский.
Хотя секретный агент сохранял за собой право в любой момент отказаться от выполнения задания, даже провалить его (с кем не бывает), но и Контора в таком случае сохраняла за собой право в любой момент растереть в порошок и его и всех его близких. За любой провал или предательство будет заплачено по самой высокой ставке. Таковы были правила игры, и Барский прекрасно их сознавал, когда совсем еще зеленым юнцом (о, как давно это было) подавал рапорт о переводе его на службу в органы госбезопасности.
В это время дверь открылась, и в кабинет Кравцова вошли трое мужчин – три ключевые фигуры, стоящие у основных пружин деятельности государства: председатель Конторы Мартьянов, заместитель главы администрации президента Худолев и глава Агенства службы информации Зубарин. Вошли они не той дверью, через которую в этот кабинет входили все смертные, пройдя по коридору на глазах у всех, а дальней, спрятанной за портьерами и, очевидно, пройдя сюда дорогой, по которой их никто не видел. При их появлении Кравцов почтительно встал и указал рукой за стол. В здании Конторы было много таких архитектурных излишеств, иначе она не была бы Конторой.