Войдя в приемную, Барский с интересом поглядел на адъютанта своего шефа, тридцатилетнего Вадика. Тот по-дирижерски замахал руками. Барский кивнул – он и сам услышал, как из-за плотно закрытых двойных дверей кабинета начальника Пятого отдела управления внешней разведки доносятся звуки «Полета валькирий». Это было явно не к добру.
Вернувшись к себе в кабинет, он приготовился ждать. Годы перестройки не прошли бесследно для Конторы. Выброшенными на улицу оказались десятки тысяч работников региональных и центральных органов. Так Контора отреагировала на приказ Кремля сократить штаты и всячески перестроить работу. На самом же деле уволены были лишь балластные личности, партийные выскочки и любимчики всяких бонз. Система не только выжила в годы перестройки, но и окрепла, стала более динамичной, активнее проникающей во все отрасли повседневной жизни. Бывшие осведомители, топтуны, спецагенты, киллеры, обладавшие недюжинными связями, пронизали все структуры нового общества.
Официально Барский уже несколько лет не работал в Конторе, и возглавлял некое частное охранное предприятие под гордым названием «Эгида». Но на его имя до сих пор был открыт счет, на который время от времени капали какие-то зарплаты и премии. Такая двойная жизнь его не тяготила. В конце концов, он ведь был дипломированным тайным агентом, и не имело никакого значения, работал ли он в родной стране или в какой-либо иной. Он работал на благо родины – хорошей она была или плохой.
Генерал Генрих Эдуардович Кравцов терпеть не мог немцев, но обожал немецкую классическую музыку. Он полусидел, полулежал в большом кресле у окна, глядя на громаду «Детского мира», напрочь перечеркивающую весь вид из его окна, на людской муравейник, суетящийся у его подножия и ползающий по этажам, и хотя лицо его выражало чистейшее удовольствие, он не улыбался. Хирурги сделали несколько пластических операций на его лице, но при холодном ветре оно все еще в какой-то мере деревенело. С другой стороны просторного кабинета, выдержанного в сталинских интерьерах (плюш, позолота, дубовые панели), одна из первых отечественных стереосистем марки «Ригонда», не сохранившаяся даже в редких комиссионках, удивительно шумно воспроизводила «Полет валькирий» Вагнера, и правая нога Кравцова отбивала ритм. Левая (навеки неподвижная) была вытянута перед ним. Она была изготовлена по специальному заказу из легких сплавов – настоящая была погребена много лет назад под руинами Сталинграда. На груди его тускло выделялись орденские планочки, говорившие о ряде высших наград государства, а на плечах красовались генеральские погоны, но для Кравцова не это было важно. Важным была пластиковая карточка в кармане, где он значился главой Пятого отдела, той секции ФСБ, которая занималась Западной Европой.
Хор добрался до финальной кульминации, и проигрыватель умолк. С удивительной ловкостью для своих шестидесяти четырех лет и изуродованного тела, Кравцов оттолкнулся от кресла и подошел к телефону, стоявшему на рабочем столе. Вместо звонка телефон был снабжен лампочкой (Кравцов ненавидел ненужный шум), и последние три минуты лампочка непрерывно мигала. Он знал об этом, но и не подумал прерывать исполнение любимой мелодии.
– А, это ты, Валер, – проговорил он, поднимая трубку. – Да, хотелось бы повидать тебя… Так, ничего особенного, лясы почесать захотелось.
Шрам под его глазами набух. Он уже ждал этого звонка и, судя по заблестевшим глазам генерала, от разговора с собеседником многое зависело.
– Да, зайди… Когда? Да, прямо сейчас. Я вот чайку поставлю.
Он положил трубку на место и буркнул односложную фразу по селектору. Через тридцать секунд в комнате появился молчаливый собранный адъютант с подносом, уставленным чашками, сахарницей, розеточками с вареньем и тихо и аккуратно поставил все на стол. Генерал кивком отпустил его и потянулся к чашке. При этом он тихо напевал мелодию «Полета» и, помешивая сахар в чашке, походил на доброго веселого старичка-отставника без каких-либо забот или неприятных мыслей.
Через минуту в комнату вошел Барский и откозыряв, направился к столу.
– Привет, Валер, – радушно встретил его хозяин кабинета. – Заходи, садись. Как семья, в порядке? Хорошо.
Кравцов придвинул ему чашку и указал на сахарницу:
– Угощайся, тебе сколько?
Барский усмехнулся:
– Ну вот, сейчас начнутся традиционные страдания русской интеллигенции.
– Как это? – изумился генерал.