— Путешествуйте «Эйр Гриффин», когда вам нужно оказаться на месте именно сегодня.
— Гриффин? Почему Гриффин?
— Э-э… это мое имя. Мое настоящее имя. Консуэло и я выбрани Гильермо, потому что они, те люди, что убили моих родителей, знают мое настоящее имя. А Гриффин — имя довольно редкое. Поэтому теперь я Гильермо, ладно? То есть, конечно, с глазу на глаз ты можешь называть меня Гриффин.
— Нет уж! — возразил Сэм. — Делай, как начал. Если она будет обращаться к тебе по-разному, так легко запутаться. Если же называть одним и тем же именем — маловероятно, что она ошибется в присутствии кого-то еще.
Алехандра кивнула.
— Это верно. Но дальше-то что? Как быть дальше?
Сэм перешел на испанский, задавая вопросы Консуэло, и разговор захватил всех троих, но я не принимал в нем участия. Я наблюдал за Алехандрой. В ожидании. С надеждой.
Наконец она повернулась ко мне и промолвила:
— Ну, Грифф-Гильермо, хочешь жить со мной в Ла Крусесите? У меня есть небольшой домик за отелем «Вилья бланка», прямо у пляжа Чауэ. Там маленькая запущенная комнатка над гаражом. С паутиной. — Она вздрогнула. — Но ее можно отчистить.
Я торжественно кивнул.
— Тебе придется много заниматься и выучить испанский, потому что я буду всем говорить, что ты дальний родственник, кузен по материнской линии, Лосадас. Они из Мехико, не из Крусеситы. И тебе придется часто ходить на пляж, загорать, чтобы люди не звали тебя маленьким гринго.
Я закивал еще более неистово.
— Да-да, я буду много заниматься, чтобы не отставать в своем домашнем обучении. И я выучу испанск… испаньол. И я могу ходить для тебя по магазинам, в Штатах, если хочешь, или в Таиланде, или Лечлэйде, ну, это наш поселок в Оксфордшире — в Англии.
— Эй, мальчик! — остановил меня Сэм. — Ты перебираешься в Оахаку, чтобы исчезнуть, а не для того, чтобы привлечь к себе побольше внимания.
У меня покраснели уши, и я уставился в стол.
— Н-да, правда.
Алехандра протянула руку и коснулась моей.
— Я уверена, ты будешь мне большим помощником. Ты уже говоришь по-английски и по-французски. Выучи испанский, и я найду тебе работу в моем агентстве. Или будешь гидом. Не волнуйся. Но обучение — это твоя главная работа, ясно, Гильермо Лосада?
— Конечно.
— Отлично! — она улыбнулась. — У меня встреча сегодня во второй половине дня. Нам надо вернуться.
Так и пошло.
Алехандра, боявшаяся пауков (лас араньяс), заставила меня сделать генеральную уборку в моей новой комнате. Как только вся паутина была снята и на окнах появились занавески, она протерла в комнате пол горячей водой и моющим средством с запахом лимона. К концу недели у меня появились кровать, шкафчик и маленький стол с полками над ним, — в качестве рабочего места. Железный складной стул завершал меблировку. В домике не было кондиционера, но морской бриз делал обстановку весьма приятной.
У меня было немного вещей, чтобы положить в шкаф, но с течением времени положение изменилось, да и в теплом климате Лас Баиас де Уатулько мне не требовалось много одежды.
Алехандра не только продолжила, как она выражалась, жить дальше, называя меня Гильермо и никогда не упоминая моего настоящего имени, но и перестала говорить со мной на каком-либо языке, кроме испанского, изображая глаголы действием, показывая на вещи и называя их. Изредка она объясняла сложное сочетание глаголов, сравнивая его с французским эквивалентом. Она также брала меня с собой на экспресс-занятия, которые вела на курортах.
За три месяца я изучил испанский настолько хорошо, что она снова стала говорить со мной по-английски и по-французски. Еще через три месяца она сочла, что я говорю бегло, а еще через три месяца я говорил на испанском как на родном. В конце второго года большинство местных жителей думали, что я родился в Оахаке. Я все еще выглядел, как европеец, но так же выглядят и многие мексиканцы, у которых нет индейских корней.
Часов по шесть я работал в ее агентстве, за что она оплачивала мои книги. Три часа в день я занимался дома английским, французским и испанским. Математика шла на испанском. Европейская история — на французском. Точные науки — на всех языках. И везде я рисовал.
Для всех я был «мальчиком, который рисует» — в парке, у церкви, на берегу, на пляже. Большая часть рисунков оставалась в моих альбомах, но постепенно и стена в комнате начала обрастать рисунками.
Поначалу меня мучили по ночам кошмары, но постепенно они стали сниться мне все реже и реже. В первый месяц я дважды просыпался с колотящимся сердцем в облаке песка на Пустыре, в том самом месте, где Сэм нашел меня, окровавленного и без сознания.