Собака слушала человека, смотревшего на нее мертвыми пугавшими стеклами. У него не было глаз, по руки его, звук его голоса — все внушало доверие.
Она с жадностью съела весь хлеб. Рука снова погладила зверя по спине, по голове, пощупала даже живот:
— У-у-у! — сказал Семен Гаврилович с некоторым осуждением, больно уж тощ был его будущий поводырь, — желудка-то совсем не видать. Весь подтянут, как у борзой Я ведь, знаете, с детства с животными Пастухом был. Вырастал с ними и очень всегда их жалел, И они меня тоже любят, чувствуют пастуха-то… А вот ваша собака чего-то дичится… При вас, может быть, не смеет… А может, — грустная нотка послышалась в его голосе, — все животные смотрят в глаза человеку… Он, верно, глядит в мои черные стекла… Скажи, Нина, — только правду скажи, — он глядит мне в лицо? Вглядывается?
— Очень вглядывается. Вот сейчас ты говоришь, а он пристально смотрит и слушает. Вот вильнул хвостом. Понимает, что ты про него…
Белоножка погладил задрожавшую спину собаки:
— Освоится — станет приветливее. Я ведь вам говорил, как сложилась пока его жизнь. До сих пор его некому было ласкать. Я особенно избегал его гладить, — ведь ему очень недолго положено быть у меня. А потом для того, чтобы он моментально исполнял приказания, мне его иногда приходилось ударить. Он при мне не решается шагу свободно ступить. Видите, все оглядывается, хочет лаять и боится без позволения. Он устал: мы с ним с утра сегодня ходим пешком. Ну, ложись, Джан! Отдыхай!
Джан осторожно прилег.
— Встать!
Пес вскочил, как подброшенный.
— Можешь лечь!
Собака вздохнула с облегчением и протянула натруженные лапы.
Подстилку для Джана устроили у хозяйской кровати.
— Ложись здесь! Отныне это твое собственное, законное место, понимаешь? На место! Вот так! Теперь он отсюда никуда не смеет уйти. Проводите его сами погулять перед сном, потом скажите: «На место!» и «Спать!» — и он до утра будет лежать возле вас. Утром я приеду пораньше, и, пока дачники будут еще почивать, мы с вами и с Джаном проложим наш первый маршрут. Наметьте, куда вам в первый раз хотелось бы выйти с собакой?
— Хорошо бы через линию, в военторговский магазин и в палатку за хлебом. Мне туда хотелось бы с ним ходить.
— Отлично. Пойдемте через линию в магазин и в палатку. Ну-с! Пока пожелаю спокойной ночи! Прощай, Джан! Служи, пес, теперь настоящему своему хозяину! Итак, до утра! Я ушел.
Как только грозный инструктор исчез, Семен Гаврилович снова подозвал к себе лежавшего на подстилке Джана. Он долго его гладил и называл ласковыми именами.
Нина Александровна опять принесла мужу тарелки с ужином.
Великолепная морда овчарки лежала на колене хозяина; пушистый хвост слегка помахивал в такт словам, а глаза собаки испытующе вглядывались в непонятную черноту очков.
На закате Семен Гаврилович вышел с Джаном во двор и скомандовал:
— Гулять, милый, гулять! Иди бегай!
Нина Александровна стояла на террасе и следила за Джаном глазами:
— Как он рад! Как носится по дорожкам! Он, наверное, еще очень молодой, да, Семен?
— Ему только год и шесть месяцев.
— Вот помчался к забору, стал на задние лапы и смотрит на улицу. Ух, какой он громадный! Как бы он не перемахнул через изгородь! Позови-ка его лучше к себе.
— Джан, ко мне! — крикнул Семен Гаврилович.
Он не мог видеть, как моментально пес выстроился с ним рядом.
— Ко мне, Джан!
Холодный нос ткнулся в его ладонь.
— А-а-а, ты здесь уже, дорогой! Вот послушный какой! Ну, пошли теперь спать, — завтра утром нам много придется работать.
Сутулясь и шаря вокруг себя тростью, он двинулся было к дому. Но тут он ощутил тело собаки, крепко прижавшееся к его ноге. Опираясь о спину Джана, слепой уверенно прошел сад и взошел по ступенькам. Пес вел его ровно, заботливо останавливаясь на каждой ступеньке и все время вглядываясь в черноту его глаз.
Ему, видимо, страстно хотелось поймать наконец взгляд этого непонятного человека.
Впервые в жизни щенка человек ласкал его и по-дружески с ним разговаривал.
Джан не понимал еще, но смутно предчувствовал, что должно было войти в его жизнь с этим человеком.
Остановившись возле своей подстилки, на которую ему ласково велено было улечься, он вдруг быстро задышал, задышал, поднял опахало хвоста и, помахивая им, в первый раз в своей жизни изобразил на морде что-то похожее на улыбку.