И когда нойон достиг
Лета седьмого своего, —
Четыре хана в жены ему
Дочерей предложили своих,
И простые нойоны ему
Дочерей предложили своих,
Джангар и слушать их не стал,
Ни с чем они удалились прочь, —
В жены взял Ном Тегиса дочь —
Шестнадцатилетнюю Шавдал.
Взял он в руки мирские дела,
Взял он в руки святые дела
И с поры достопамятной той
Стал величаться в народе своем
Совершеннейшим сиротой,
Джангром, единственным в роде своем.
Песнь вторая
О том, как женился богатырь Улан Хонгр, Алый лев
Шумные полчища силачей,
Шесть тысяч двенадцать богатырей,
Семь во дворце занимали кругов.
Кроме того, седых стариков
Был, рассказывают, круг.
И красноликих важных старух
Был, рассказывают, круг.
Жены нежно-белые там
Тоже составили круг.
Словно плоды спелые, там
Девушки составили круг.
Диких степных кобылиц
Молока потоки лились.
Разливались озера арзы,
Радующей взоры арзы.
Стали красными наконец
Нежные глотки богатырей.
Загудел многоуглый дворец.
Желтые полчища силачей
Стали кичиться силой своей,
Озираться стали вокруг,
Вопрошая соседний круг:
«Ужели сражений для славы нет?
Сайгаков — и тех для облавы нет?
Ужели для боя державы нет?
Ужели врага для расправы нет?»
И когда, повеселев,
Так вопрошали богатыри,
Мрачен был Хонгор, Алый Лев.
За чашей сидел угрюмый он,
Молча сидел до самой зари.
Сокровенные думы он
Высказал Джангру наконец:
«Восемнадцать отважных лет
Мне уже пробило давно,
Джангар великий, ответьте мне:
Почему же на свете мне
Жить в одиночестве дано?»
Улыбнувшись, Богдо сказал:
«Где мой рыжий конь Аранзал?
Оседлайте скакуна!»
Выбежал преданный Бор Мангна,
Славный богатырь-коневод.
У холода прозрачных вод,
У бархата зеленых трав,
Среди бесчисленных скакунов,
Среди темнеющих табунов
Бегал, резвился рыжий конь.
Принялся за дело Мангна.
Сел на рыжего скакуна,
Слева направо обогнул
Ханскую ставку Мангна.
Сталью из лучших сталей согнул
Переднюю ногу коня,
А задние ноги коня
Железом из желез застегнул.
Подвел он коня к двери дворца.
Сорок четыре молодца
Придерживали бегунца.
Серебряный подпотник положив,
Шестилистый потник наложив,
Широкий, словно простор степной,
Коневод накинул седло
В наковальню величиной,
Большое, удобное седло,
Ущельеподобное седло!
Подушку положил на седло —
Из тибетского серебра.
Подпругу и катаур натянул
Вдоль узорчатых тебеньков.
Между ребрами коневод
Из восьмидесяти язычков
Сцепление натянул.
Так он сильно его натянул,
Что выступили сок и пот
Из восьмидесяти язычков.
Так он сильно его затянул,
Что сало на белом животе
Сложилось в семьдесят семь слоев.
Колокольчики нацепил
На шею и на гриву коня.
Очень крестец красив у коня!
Аранзал в крестце собрал
Всю грозную красоту свою.
Аранзал в глазах собрал
Всю зоркую остроту свою.
Аранзал в ногах собрал
Всю резвую быстроту свою.
Величественный священный хвост,
Восьмидесятисаженный хвост
Высится над крестцом, как навес.
Ноги, как у тушкана, стройны,
Уши — дивной величины,
Шести четвертям они равны,
С ножницами они сходны.
Вот заиграл он с солнцем-луной
Бархатною гривой густой,
Вот он запрыгал, сбруей гремя,
Будто копытами четырьмя
Землю врага хотел растоптать.
То в один, то в другой конец
Отбрасывал бегунец
Отборнейших конюхов-молодцов,
Но, резвясь, не забывал
О переходе трудном он:
Не был конем безрассудным он!
Гибкая, как тростинка, Шавдал
Надела на Джангра пышный халат.
Похвалил хозяйку Богдо…
В руке сжимал нагайку Богдо.
Так ее сжимала рука,
Что выступил из нагайки сок.
Из шкуры трехлетнего быка
Сердцевина ее сплетена.
Снаружи покрыта шкурой она
Четырехлетнего быка.
Напоминают узоры ее
Узоры на спине змеи.
Варили ее в слюне змеи,