Выбрать главу
Разъяренный Бадмин Улан Бросил мальчика в левый ад, — Удержаться сумел мальчуган На мизинце левой ноги… Тут пошел настоящий бой, За кушаки схватились враги. Длился неделю страшный бой, И могущественный великан Был побежден мальчуганом тогда.
Торопился Хошун Улан, И связал он арканом тогда Руки и ноги богатыря, И, запрятав богатыря В сумку с колодец величиной, Выскочил из бумбулвы золотой.
С яростью урагана тогда Бился Джилган со стражей густой. Мальчик окликнул Джилгана тогда, Бросил ему над несметной толпой Сумку с колодец величиной, Сумку, в которой сидел великан. Но неистовый конь Аранзал Вдруг отпрянул… Хара Джилган Сумку не сумел удержать, Уронил в толпе густой. Пролетев над несметной толпой, Сумку бросил Хошун опять. Вновь отпрянул, вновь отбежал Этот неистовый конь Аранзал, Сумку Джилган уронил опять. Поднял ее Хошун удалой, Бросил ему над несметной толпой, Рыжему Аранзалу сказал: «Если так неуклюж твой ездок, — Ты бы сумку схватил, Аранзал!»
Быстро сумку схватил Аранзал И поскакал на восток, — Ветра степного быстрей Увильнув от богатырей, Что хотели Улана отнять — Хана у мальчугана отнять. Разом сели Хошун и Шонхор На своих быстроногих коней И поскакали во весь опор, Чтобы добраться за девять дней К северной Бумбе, к родной земле.
Вдруг на коне, подобном скале, Показался воин Самба. Был он вражьего стана стрелком, Был он Бадмин Улана стрелком. И приблизился скоро Самба, Кинулся на Шонхора Самба. Но товарищ товарища спас: Поднял отважный Хошун тотчас Свой обоюдоострый бердыш, И великана рассек малыш, Ребра черные раздробил, На кусочки Самбу разрубил, Бросил останки в Ганг-океан.
Первым скакавший, в родимый стан Прибыл тем временем юный Джилган. Сумку свою развязал мальчуган. Вылез оттуда Бадмин Улан! Богатыря пытался народ Усадить на одной из сторон, Но богатырь пошел вперед, К месту, где восседал нойон: Около Джангра сел великан!
Вскоре, летя во весь опор, Прибыли вместе Хошун и Шонхор. Сразу раздались клики тогда В честь победителей молодых, Освободителей молодых!
Начался пир великий тогда. М олвил Джангру-владыке тогда Богатырь Бадмин Улан: «В те времена, когда скакал Ветра быстрее ваш Аранзал, Пика не только пестрой была — Пестрая пика острой была, Были моложе вы и сильней, Не прошло девяноста дней — Вспомните, Джангар-нойон, — с тех пор, Как женились вы на Шавдал, С вами, нойон, вступили мы в спор. Я, по-видимому, побеждал… И меня попросили вы, Чтоб не лишил я вас жизни, нойон. Ныне — вижу я — в силе вы. Царствуйте в вашей отчизне, нойон, В радости бесконечной теперь, В славе живите вечной теперь!»
С этим вышел Бадмин Улан, Сев на коня, во весь опор Поскакал назад великан.
И в нетленном сиянье с тех пор Вера бурханов, как солнце, горит. И вселенной деянья с тех пор Высятся, как нерушимый гранит, Тверже самых твердых пород.
И в золотом совершенстве с тех пор, В мире, в довольстве, в блаженстве с тех пор Зажил этот могучий народ.

Песнь восьмая

О том, как буйный Хонгор победил могучего богатыря Хана Джилгина

В пору, когда гремел богатырский смех, Огненная вода разливалась рекой, — Хонгор хмельной, опьяненный арзой-аракой, Буйные речи повел. Спросил он у всех: «Есть ли, богатыри, между вами такой, Чьи не хрустели бы кости в пальцах моих? Есть ли, богатыри, между вами такой, Кто на коне моем не был сюда привезен? То-то, молчите. Нет между вами таких!»
Хонгровы речи услыша, Джангар-нойон Молвил в ответ, пиалу свою пригубя: «Хонгор мой! Ты всемогущим считаешь себя, Так захвати ты хана Джилгина в полон, Силой великой его наделяет молва!» — «Сделаю», — Хонгор ответил, арзой распален. В шуме хмельном потонули эти слова.
Ночью, когда пирующие разошлись, Весело разговаривая по пути, — Хонгру промолвил Джангар: «Остановись. Хана, которого ты обещал привезти, Должен доставить сюда. Соберись поскорей». Эти слова заставили богатырей В башню вернуться — в прекрасную бумбулву. «Полную чашу налейте Алому Льву!» Хонгор стоял богатырских кругов посреди, И наполняли черной арзой, говорят, Хонгрову чашу семьдесят раз подряд.
Десять отваг закипело в его груди. Десять, перстов прижал он к ладоням                стальным… «Если пролью богатырскую кровь свою — Обогатится земля глоточком одним; Высохнут кости мои в далеком краю — Обогатится горсточкой праха всего. Эй, коневод, побеги к веселой реке, Эй, коневод, приведи Оцола Кеке, Эй, коневод, оседлай коня моего!» — Грозный последовал клич… Молодой коневод Быстро помчался к прохладе прозрачных вод, Сивого Лыску привел к воротам дворца И по законам страны оседлал жеребца…
Хонгор спешил покинуть родное гнездо. Выслушал он пожелания Джангра Богдо И пожелания всей богатырской семьи: «Хонгор, да сбудутся все надежды твои, Да повернешь ты повод коня золотой По наставлениям предков и веры святой И, победив противника в честном бою, Да возвратишься ты в Бумбу, в землю свою. Солнце твое да будет повсюду светло!»
С легкостью искры Хонгор уселся в седло, И, натянув подпругу, помчался он. По направлению к югу помчался он. Был его лысый скакун, что стрепет, летуч. Вот полетел он пониже трепетных туч, Вот полетел повыше зеленой травы, Ноги забрасывая на дневной пробег. Если же сбоку смотрел на него человек — Чудилось: выскочил заяц из муравы. Травы раздваивал он дыханьем своим… Так проскакал семью семь — сорок девять дней.
Вдруг замечает Хонгор тюмены коней… Хонгру навстречу под знаменем боевым В ратных доспехах богатых летит исполин. «Что за нойон? Какого правителя сын?» Телохранители скачут ему вослед. Хонгор помчался наперерез. «Эй, постой! — Крикнул он. — Кто ты такой?» Услыхал ответ: «Хана Джилгина я табунщик простой».
Дальше помчался Хонгор дорогой своей. Дважды промчался Хонгор четырнадцать дней, — Только тогда миновал табуны коней. Вдруг он увидел: под знаменем боевым Едет ему навстречу другой исполин, Сотня телохранителей скачет за ним. «Что за нойон? Какого правителя сын?» — Так он заставил Хонгра подумать тогда.
Пыли столбы вздымая до самых небес, Двигались медленные воловьи стада… Хонгор помчался всаднику наперерез. «Кто ты?» — спросил он, — Ответ услыхал тотчас: «Славного хана Джилгина я волопас».
Дальше помчался Хонгор дорогой своей, И проскакал он трижды четырнадцать дней, Только тогда воловьи стада миновал. Вот увидал он Арсланга-горы перевал, Необозримые мчатся верблюжьи стада. Хонгру навстречу снова летит исполин. «Что за нойон? Какого правителя сын?» — Так он заставил Хонгра подумать тогда. Телохранители скачут ему вослед, Хонгор сказал исполину: «Брат мой, привет! Кто ты такой?» Последовал важный ответ: «Хана Джилгина верблюдопас пред тобой».
Дальше помчался Хонгор степною тропой — Долго верблюжьи стада не мог обогнать. Снова навстречу ему летит исполин, Алого Льва заставляя подумать опять: «Что за нойон? Какого правителя сын?» Всадник примчался под знаменем боевым, Телохранители следовали за ним, И раздавался топот овечьих отар. Хонгор сказал исполину: «Брат мой, привет! Кто ты такой?» Последовал важный ответ: «Я — знаменитого хана Джилгина овчар».
Вскоре седая гора поднялась вдалеке. Хонгор помчался кратчайшей из горных дорог, Быстро взобрался на самый высокий отрог, Сталью сдвуножил коня, Оцола Кеке. Взглядом единым холодных и зорких глаз Хонгор окинул четыре конца земли. Башня под куполом южного неба зажглась, Дюжиной красок переливаясь вдали, Солнца касаясь круглой своей головой.
Хонгор сказал: «По сравнению с бумбулвой Нашего Джангра — каков Джилгина дворец?» Долго смотрел он и порешил наконец: «Не превосходит он башню Богдо вышиной, Но красотою красок, оградой лепной, Великолепной резьбой превосходит ее. Это поймет и слепой — превосходит ее!» И не смыкая очей, не считая ночей, И не сменяясь неделями, — грозной стеной Стража стоит, охраняет ханский покой, — Восемь тюменов доблестнейших силачей, И на дороге высятся пики бойцов, Гуще непроходимых столетних лесов.
Дал отстояться Хонгор уму своему. «Мыслимо ли с этим ханом тягаться в бою? — Хонгор спросил себя самого. — Не пойму. Как бы проклятую бросить привычку мою: Всё говорить, что лезет в башку во хмелю! Битву начну я — смерть от Джилгина приму, А возвращусь я — меня пристыдит нойон…» Дал он опять отстояться уму своему. «Буду с ним драться, — воскликнул, —                возьму в полон!» Спрятал Оцола Кеке в расселинах скал, К башне Джилгина кратчайший путь отыскал И на вершину ближайшей горы поднялс я, И, перепрыгнув через стальные леса, Он очутился на крыше, у грани ее, Лишь в середине лесов задев острие Пики железной — правой своей ногой. Воин, державший древко, воскликнул:                «Друзья,  Кто-то нарушил пики моей покой!» Те рассмеялись: «Дремать в карауле нельзя! С краю — и то не заметили мы ничего, Ты же стоишь в середине… Вернее всего — Так показалось тебе, померещилось так».
Только на землю спустился вечерний мрак, Хонгор проник в безмолвный дворец золотой, Десять раскрыв чешуйчатых, светлых дверей… Перед иконой горит светильник святой, Тридцать и пять невиданных богатырей Спят, араки вкусив чудодейственный яд, Спят, опьяненные, блаженно храпят. А на серебряном ложе спит исполин — Это и был могучий владыка Джилгин. Хонгор подумал: «Тягаться ли                с мощью такой?» Хана покинул, вошел в соседний покой. «Может быть, хана с помощью ханши                возьмем?» Ханша Джилгина спала на ложе своем, А на стене светильника отсвет дрожал. Хонгор поднес к обнаженной груди кинжал, Ханшу схватил за нежную шею, сказав: «Джангар великий, владыка многих держав, Ханшу свою разлюбил — неземную Шавдал, Он обезумел теперь от новой любви, Только тобой он и бредит в своем дому. И приказал он тебя доставить ему, Хана Джилгина убив… Госпожа, назови Место, где сабля хранится, что хана сразит!»