В травах душистых, у холода чистых вод,
Бегал Соловый. Привел его коневод
И оседлал у чешуйчатых светлых дверей.
Добрый скакун снаряжен по законам страны.
Вот попрощался Мингйан с нойоном страны.
Выслушав пожелания богатырей,
Благоухающие, как лотос в цвету,
Славный Мингйан вскочил на коня на лету.
Перевалил Мингйан курган-перевал, —
Холмик заметил. Остановился на нем,
Спешился, перед соловым уселся конем,
Повод к седлу привязал он и зарыдал.
Видит он: что-то чернеет в тумане степном.
Это несется Цеджи на Улмане своем.
Знают во всех государствах света его!
Вот развеваются полы бешмета его
Над скакуном, развевается борода…
«Бедный Мингйан мой, — сказал он, — иди сюда»
И, на колено правое посадив,
В правую щеку Мингйана поцеловал,
И, на колено левое посадив,
В левую щеку Мингйана поцеловал.
«Я помогу тебе, милый Мингйан, — он сказал. —
Огорожу тебя, славный певец, от беды.
На девяностые сутки своей езды
Первого ты повстречаешь врага, — он сказал. —
Это — небесный верблюд, по прозванью Хавсал.
Если скрипит он зубами, пищу жуя, —
Пышет во рту десятиязыкий пожар.
Здесь, богатырь, и нужна умелость твоя:
Должен ему нанести ты смертельный удар!
Дальше проскачешь три месяца п
ополю ты,
Три величавых заметишь тополя ты.
Выйдет к тебе пятьсот невесток и дев.
Яства на тысячу разных вкусов у них,
Лица — святых, но сердца — шулмусов у них!
Выход один: на красавиц не посмотрев,
Повод коня отпусти — Алтана Шарга:
Он уже знает, как унести от врага.
Минет еще три месяца, — встретишь в степи
Двух желтокрылых ужасных ос… Поступи
Так же, как прежде: дай волю Алтану Шарга,
Помни: Соловому жизнь твоя дорога.
Если живым доедешь до ставки врага —
Помни: живет у Кюрмена девица одна,
Ханши служанка. Ей можешь открыться: она
Джангрова родственница и ханская дочь.
Должен ты свидеться с ней: сумеет помочь!»
Так ясновидец сказал. Приложив сперва
К белому лбу священный мирде-талисман,
Мудрый Цеджи произнес такие слова:
«Да повернешь, по обычаям предков, Мингйан,
Повод коня золотой. Победив в бою,
Да возвратишься ты в Бумбу, страну свою!»
Сели богатыри на могучих коней.
Мудрый провидец пустился в обратный путь.
Резвый Соловый помчался, выпятив грудь,
Не замечая ночей, не считая дней,
Надвое силой дыханья деля траву.
Красная пыль поднялась, уперлась в синеву.
Так богатырь девяносто дней проскакал.
Близилось время к полудню. Увидел Мингйан:
Мчится к нему небесный верблюд Хавсал,
Десять огней полыхает в огромном рту.
Резвый Соловый, ужасом обуян,
Остановился, весь в холодном поту.
Голову поднял Мингйан скакуна Шарга,
Повод его золотой к седлу привязал,
С черной нагайкой своей побежал на врага.
Справа пытался Мингйана схватить Хавсал, —
Кинулся влево Мингйан и одним прыжком
Между горбами двумя оказался верхом.
Морду направо сворачивает Хавсал, —
Влево тогда наклоняется богатырь.
Морду налево сворачивает Хавсал, —
Вправо тогда наклоняется богатырь.
Вынул Мингйан смертоносный меч из ножон,
Сталью взмахнул — у верблюда
лоб размозжен,
Падает он с окровавленной головой.
Вот он покрыл половину степи вековой,
Перегораживая девяносто рек.
Чтобы скорее пройти, богатырь отсек
Голову; срезав горбы, зажарил потом
И, подкрепившись, поехал прежним путем.
Ровно три месяца мчался п
ополю он.
Три величавых заметил тополя он.
Девушки, жены выходят из тени к нему.
Яства несут, и доносится пенье к нему:
«Голод, старший наш брат, утолите вы,
Жажды великий пожар погасите вы!»
Вспомнил Мингйан разумного старца слова,
Волю Соловому дал. Запрядал сперва,
Будто бы перепугавшись, Алтан Шарга,
В ужасе мнимом отпрянул на два шага,
На небо прыгнул одиннадцать тысяч раз,
Наземь он спрыгнул одиннадцать тысяч раз,
Не дал опомниться женам, скрылся из глаз!
И повторяли бесовки в досаде тогда:
«Мы на дорогах стояли в засаде всегда,
Целый тюмен приходил — мы хватали тюмен,
Десять тюменов — и тех забирали в плен.
Если сумел он ловкостью нас превзойти,
Если сумел он уйти — пускай на пути
Больше не встретит преград, не встретит засад,
Благополучно да возвратится назад!»
И, прославляя создателя Бумбы своей,
Дальше помчался Мингйан. Когда же ездок
К цели приблизился на девяносто дней,
Дождик закапал. Затрепетал ветерок,
Блестки рассыпались радужной полосы,
И, беспрерывно меняясь местами, вдали
Тучи, две черные тучи по небу шли
И превращались в две желтокрылых осы.
«Предупреждал об этом провидец меня», —
Вспомнил Мингйан. Отпустил он поводья коня,
И поскакал золотоволосый его.
Снизу пытались ужалить осы его —
Делал он вверх одиннадцать тысяч прыжков.
Сверху пытались ужалить осы его —
Делал он вниз одиннадцать тысяч прыжков.
Изнемогая, свалились тогда с высоты
Желтые осы, ушибли свои животы.
К ним возвратиться Мингйан повелел коню.
И желтокрылых тварей он предал огню.
И, помолившись творцу родимой страны,
Воин подумал: «Победа! Теперь не страшны
Недруги, названные святым стариком…»
И натянул он ремни золотой узды,
И полетел жеребец, как брошенный ком.
После двенадцатидневной быстрой езды
Гору плешивую всадник увидел вдруг
С белой вершиной, лицом обращенной на юг.
Всадник взобрался наверх, чумбур растянул,
Ноги Соловки согнул, на землю взглянул
Взором пронзительным кречетовых очей.
Он увидал: под углом заходящих лучей
Высится башня, похожая на орла,
Перед полетом расправившего крыла,
Светятся окна из огненного стекла,
И в небосвод упираются купола…
«Кто же владелец башни, — подумал Мингйан, —
Видимо, тоже один из властителей стран,
Видимо, тоже один из могучих владык,
Видимо, тоже отважен, богат и велик.
Разве такого смогу победить врага?»
Так вопрошая, плакал прекрасный Мингйан.
Крупные слезы текли — за серьгою серьга.
С белой вершины сошел, наконец, великан.
Он отпустил своего Алтана. Шарга
К водам прохладных ключей,
на зеленый простор.
Вырвал сандаловый ствол и развел костер,
Чаю сварил, навес над собой развернул,
И, раскрасневшись, как жимолость,
воин заснул
И на земле растянулся, как цельный ремень.
И молодой богатырский сон, говорят,
Длился тогда сорок девять суток подряд.
Только лишь пятидесятый начался день,
Воин проснулся. Взглянул он прежде всего
На скакуна своего — и не верит глазам:
Кажется, с пастбищ сейчас привели его!
И подошел он к ручью, погляделся: и сам
Стал он таким же, каким перед выездом был.
И засмеялся, печали свои позабыл,
И превратил коня в жеребенка потом,
И превратил он себя в ребенка потом,
И в государство хана Кюрмена вступил.
Ехал впритруску, двухлетку не торопил.
Там, где давали побольше, там ночевал,
Там, где давали поменьше, там он дневал.
Прибыл в цахар, когда еще было светло.
Ясная, как луны золотое стекло,
Вышла девица: видимо, в башне жила.
Остановил он коня, чтобы мимо прошла,
Но побежала девица навстречу ему.
Он поскакал, чтоб осталась она позади, —
Рядом бежит, обращается с речью к нему:
«Старший мой брат, не спеши, мой нойон, погоди,
С благополучным приездом поздравлю тебя
И безошибочно к цели направлю тебя», —
«Девушка, с виду кажетесь кроткою вы,
А посмеяться непрочь над сироткою вы,
Над мальчуганом без матери, без отца.
Если, девица, для шуточек вздорных вам
Недостает покорного молодца,
Трудно ль такого найти средь
придворных вам?» —
С гневом притворным ответствовал мальчуган.
«Сразу тебя признала я, славный Мингйан,
Первый красавец вселенной! Ты — исполин
Бумбы нетленной, и Джангар — твой властелин
Послан сюда нойоном на гибель врагу.
Можешь открыться мне, воин, я помогу».
«Верно, — Мингйан отвечал, не слезая с коня. —
Послан я Джангром сюда, нойоном своим.
Верно и то, что Мингйаном зовут меня.
Должен я Джангру доставить Кюрмена живым.
Что предпринять? Помогите, красавица, мне.
С хитрым врагом помогите справиться мне».
«Та, про которую, мой прекрасный Мингйан,
Мудрый Цеджи тебе говорил, это — я.
Все расскажу тебе, ничего не тая.
Этот Кюрмен — воистину сильный хан,
Этот Кюрмен — один из могучих владык,
Принадлежит ему света четвертая часть.
Ханский очир, железную ханскую власть,
Белый Мудрец охраняет — древний старик.
Как-то в один из тихих степных вечеров
Вышел из башни старик. На звездный покров
Он посмотрел и, вернувшись, хану сказал:
„Видишь, оттуда, — и на восток указал, —
Воин великого Джангра прибыл уже.
Ханство в опасности. Будем настороже“.
„Кто же из этой забытой на тверди земной,
Слабой страны Узюнг-хана,
разгр
омленной мной,
Кто же со мною вступить осмелится в спор?
Правду всегда говорили вы до сих пор,
Даром провидца мой просветляя народ,
Все, что случится, ведали вы наперед.
Ваши слова — не пустые слова ли теперь?
Мудрости вашей года миновали теперь,
Старости вашей теперь наступили года!“
Так и не принял хвастливый Кюрмен тогда
В бедный свой ум старика разумного речь.
Старец не смог властелина предостеречь.
Вот почему я встречаю тебя, Мингйан!
Если ты снимешь с Кюрмена мирде-талисман —
Станет слабее дитяти грозный Кюрмен,
И ничего не стоит взять его в плен;
Если не снимешь — никто не осилит его
Между двуногими нашего мира всего.
Ночью приди на пиршество богатырей
И, превратив дорогого коня своего
В косточку, альчик,
оставь у наружных дверей.
Если ты снимешь обличье Будды с груди —
Хана вяжи; не снимешь — к ногам припади
И попроси, чтоб испытывать начал тебя,
Лучшим из лучших певцов назначил тебя.
Духом не падай, надейся на помощь мою».
И возвратилась девица к себе домой.
Славный Мингйан в безмолвной тиши ночной
Чудо содеял: себя превратил в змею
И ко дворцу Кюрмена тотчас же подполз.
Мимо наружной и внутренней стражи прополз,
Щелку нашел он и юркнул в ханский покой.
Перед иконой горел светильник святой,
Отсвет его на стене над престолом дрожал,
А на священном ложе Кюрмен возлежал,
И не поймешь его — спит он или не спит.
Острый булат на груди, как солнце, слепит,
Слева от хана левый находится ад,
Справа от хана правый находится ад,
Барс и гиена с обеих сторон стоят,
Прыгнут — ничто не сумеет тебя спасти.