Выбрать главу
„Где же твой Джангар, сказкою                ставший дневной? Может быть, хан преисподней в плен его взял? Где же твой Джангар, мечтой                прослывший ночной? Может быть, стал он добычей шести владык? Людям известен обычай шести владык: Жертву пытают свою от зари до зари. Может быть, наше войско разбил мальчуган? Взять его в плен задумали богатыри… О прирученный дикий мой балабан! О укрощенный гордый детеныш орла! О припасенная мной для врага стрела! Коршун мой, приносящий в клюве гнездо! Муж мой, спеши на помощь к нойону Богдо!“
Выслушал Алый Хонгор супругу свою. Стал он похрустывать пальцами десятью, Буйное сердце забилось в клетке грудной — Будто бы зверь заметался в чаще лесной. „Вот как богатыри поступили со мной,— Не разбудили, поехали без меня! Я ведь привез их сюда на крупе коня, Связанными привез их — добычу мою, Мял их своими пальцами десятью — Как же могли без меня пойти на врага? Здесь ли ты, мой коневод, мой Зандан Зарга? Сивого Лыску скорей оседлай моего, Сильного — можно Алтай взвалить на него, — Крепкого — можно полмира объехать на нем!“
И коневод вернулся с хангайским конем. Лыско помчался труднейшей из горных дорог. Мчался, как будто буре завидовал он. Пару высоких и тонких передних ног Дальше своих челюстей закидывал он, Задние ноги к прекрасным пахам подбирал И четырьмя копытами свет попирал. Грязи комки летели, как стрелы, свистя, Красная пыль поднималась, к тучам летя. Так прискакал он к джангровым силачам.
Джангар Богдо воскликнул, не веря очам: „О, наконец, примчался на сивом коне Алый мой Лев, мой Хонгор приехал ко мне, Беркут мой, сердце воинственное мое, Светоч мой, солнце единственное мое!“
Ноги расставив широк ои подбочась,— Савар стоит под сенью сандала сейчас, Савар, которого не побеждал никто!
И с расстояния Хонгор крикнул ему: „Если теперь в полон я тебя не возьму, Пусть в этой жизни подвергнусь гневу Богдо, В будущей жизни — пытаем буду в аду Ханом Эрл иком, когда к нему попаду. Быть побежденным — ужасней не знаю греха!“
Видевший, ведавший многих секир обуха, Лыско прекрасный к Савру приблизился вмиг, Воздух ушами ножницевидными стриг. Савар секирой ударил его тяжело. Лопнул нагрудник, сползло золотое седло, Конь опрокинуться мог бы в красной пыли, Да удержался губами за корку земли. Хонгор сумел коня на скаку повернуть, Савра сумел ударить в могучую грудь, Вместе с секирой бойца молодого схватил, Вместе с секирой на гриву коня посадил, Савра примчал к пестро-желтому стягу Богдо.
Джангар-нойон побратал в строю боевом Тяжелорукого Савра с неистовым Львом, Принял у них святую присягу Богдо. Вестники посланы были во все концы, И доложили подвластным ханам гонцы, Что появился новый защитник у них, Стал побратимом на пять поколений земных.
Снова наполнилась воинами бумбулва, И богатырские снова пошли торжества. Так, говорят, происходят у Джангра пиры: Должен пропеть запевала Дуун Герел Звонкие шастры — сказанья древней поры. Чтобы напев серебряным блеском горел, Юный Цеден играет на звонкой домбре. Славится также искусством Очир Герел. Огненной красотой он подобен заре, Что золотит рассветающие небеса.
Сказывают: у женщин при виде его Падают с бедер сами собой пояса. Сказывают: у девиц при виде его Сами срываются пуговки на груди. Даже старухи, плетущиеся позади, Даже и те приговаривают, семеня:
„Ах, почему ты прежде не встретил меня, Прежде, в мои целомудренные года!“
Тайну каждого звука разгадывал он. К нежным губам свирель прикладывал он, И, неизвестные раньше, рождались тогда Звуки, подобные пению лебедей, Что по весне мелькают в густых камышах. Отгулы звуков подолгу звенели в ушах Подданных Джангра, тысячи тысяч людей Песням внимали, дыхание затая, И небесами людям казалась земля…
Видите, хан — это сильный, богатый народ, Все — родовиты, нет в этом ханстве сирот. В счастье, в покое пребывает страна, Где неизвестна зима, где всегда — весна, Где и дожди подобны сладчайшей росе, Где неизвестна смерть, где бессмертны все. Если бы всех уничтожила наша рать, Хонгор один сумел бы ее покарать.
Некогда на пустынной, безлюдной земле Хонгра преследовали войска силачей. Огненный лик посерел, подобно золе, Веки смыкались Хонгровых львиных очей, В мощное тело вонзили враги бердыши,— Все ж не сумели стащить с коня смельчака. „Видимо, нет у него при себе души“, — Так порешив, прекратили погоню войска. Хонгру подобных бойцов — не сыщем у нас!»
* * *
Выслушал грозный Киняс провидца рассказ, И обратился к Беке Цагану Киняс: «Сможешь ли ты разбить иноземную рать, Сможешь ли Хонгра живого в полон забрать, — Этого барса, мангасских полчищ грозу?» Молвил Цаган владыке такие слова: «Опустошить я сумею Желтую Зу, Заполонить я сумею Алого Льва, В башню ворвусь — уничтожу              Джангрову рать!»
Снова Беке Цагана Киняс вопросил: «Что, если вдруг у тебя недостанет сил И храбреца не сумеешь в полон забрать?» «Если бойца не сумею в полон забрать, Гибель свою под вашей нагайкой найду, В будущей жизни — пыткам подвергнусь в аду».
Молвил Киняс: «Хорошо, богатырь, пущу В битву тебя. Добудешь ты Хонгра в бою — Десять исполню желаний твоих и прощу Десять проступков, задевших душу мою. Выполнишь клятву, найдешь удачу в борьбе — Мирное ханство в удел назначу тебе!»
Облобызал семикратно Цаган свой булат, Чье лезвие закалялось двенадцать лун. А от удара его тупея, говорят, Воспламеняется семислойный чугун… Трижды владыке страны поклонился Цаган, И своему коневоду сказал великан: «Надо в дорогу отправиться скоро мне, Ну, приготовь-ка лихого Цохора мне, Крепкого, хоть Алтай на него положи!»
Мудрый старик, ясновидец Алтан Цеджи, Передает эти речи хану Богдо, Передает богатырскому стану Богдо. Голосом Хонгра наполнилась бумбулва: «О мой нойон, затмивший сиянье зари! О дорогие, как сердце, богатыри! Слышали вы мангасского хана слова, Слышали также Беке Цагана ответ, Ежели алую кровь на песок пролью — Станет одним лишь глоточком богаче свет. Ежели высохнут кости мои на Эрклю — Горсточкой праха станет больше тогда. Ежели буду булатом сражен — не беда! Также не будет обидою для меня, Ежели гибель найду под копытом коня; Только сначала в ущельях горных цепей Силу Цагана измерю я силой своей!..»
Джангар ответил, когда богатырь замолк: «Страшный овечьим отарам, Алый мой волк, Острый бердыш, внушающий ужас врагу, Каменный щит мой, защитник моей души! Нет, одного пустить я тебя не могу, Чтобы с мангасом ты встретился в дикой глуши, Не навещаемой даже смертью самой! Что, если выедем всей богатырской семьей?»
Хонгор сказал: «Неправильны ваши слова, Заговорит обо мне людская молва: „Струсил перед мангасским посланием он, Справиться не сумел с чужестранцем он, К помощи хана, к помощи войска прибег“. Нет, не бывать позору такому вовек У достославных дербен-ойратов, нойон, У достославных, непобедимых племен! Воды стремятся в ложбины с горных хребтов; Делатель должен вкусить от своих плодов; После заката — летнему зною конец; После кончины — счастья не знает боец; То, что случится, находится впереди…
Эй, коневод, коня моего приведи, Сивку ленивого, Лысого моего, Сильного, хоть Алтай нагрузи на него, Крепкого, хоть объезди полмира на нем! Пусть он слывет в мангасском диком краю — В странах владык четырех — ленивым конем, Но не запомню я случая, чтобы в бою Дал он догнать себя вражескому коню, Дал он поймать себя в хитрую западню!»
Между конями Джангровых богатырей В травах душистых, у холода чистых вод, Лыско резвился. Привел его коневод И оседлал у прекрасных дворцовых дверей. И предстоящей взволнованный скачкой своей, Чуткие уши вонзая в святой небосвод, Зоркие очи вперяя в алтайский кряж, Прыгал скакун через головы богатырей, Даже волос их копытами не задев. Были копыта красивей жертвенных чаш…
А в пестро-желтом дворце неистовый Лев — Хонгор — уже в цветной облачился бешмет Шелковый, стоивший тысячу тысяч монет. Черные латы поверх бешмета надел. Скроенную в стране кумирен и лам, Стеганную в стране богатырских дел, Хонгор на плечи, подобные мощным крылам, Куртку накинул — предмет стоустой молвы. Белые латы надел он поверх улвы, С красной подкладкой из ткани, известной                   не всем; На драгоценный свой лоб надвинул он шлем,— Гребень являл золотую стаю грачей, Золото было нежнее лунных лучей, Спереди — лик Маха-Гала, подобный заре; И застегнув на могучем левом бедре Свой смертоносный, свой ледяной булат, Выкованный кузнецами, каких, говорят, Ни до того, ни после не видывал свет,— Хонгор воскликнул: «О Джангар, Бумбы хребет, Воины, давшие клятву биться со злом, — Ныне готов я к бою с мангасским послом! Светоч державы, провидец Алтан Цеджи, Ты безошибочно мне теперь предскажи, Где и когда мангасского встречу посла?»
«Взором провидца Беке Цагана ловлю. В будущем месяце Юр, восьмого числа, Встретишь его на белых отрогах Эрклю».
Молвил герою великий Джангар тогда: «О задушевный шепот деревьев моих, Вечно живая моя ключевая вода, Топот коней моих, шум кочевий моих! Ты, победив исполина дикой страны, С миром сумей предстать пред владыкой страны, Мы же не будем в это время дремать: За семь недель соберем великую рать И на мангаса Киняса войной пойдем, Грозного хана в полон заберем живьем… Эй, виночерпии, мудрые старики, Выдайте Хонгру пятнадцать чаш араки!»
Вдруг Шикширги, державший бурдюк с аракой, — Сто силачей не подымут клади такой, — С места привстал, отбросил бурдюк далеко. Видимо, было горе его велико. Так он спросил: «Справедливо ли, мой властелин, Чтобы мой Хонгор, мой единственный сын, Послан к мангасским лютым чудовищам был, Хонгор, который моим сокровищем был! Хонгор — еще неотточенная стрела, Хонгор — еще неокрепший детеныш орла, Хонгор — еще тигренок без острых клыков, Юноша без настоящих, мужских кулаков, Можно ль послать к мангасам такое дитя?
Джангар-нойон, оставь ты в покое дитя! Будешь ты здесь лелеять ханшу свою И наслаждаться черной своей аракой, А за тебя в это время в чуждом краю Хонгрова кровь прольется красной рекой! Кто, как не Хонгор, крепость державы твоей? Кто, как не Хонгор, сиянье славы твоей? Кто, как не Хонгор, твой величавый хребет?