Выбрать главу
«Появится откуда невесть Всякая тварь — и туда же: лезть В драку со мною, мне же на грех!» Одолевал Тёгя Бюса смех. Умывшись, привел своего скакуна, Все доспехи надел сполна, Выехал на середину степи. «Смерть постигает мужчину в степи!» — Подумал тенгрия сын Тёгя Бюс.
Мало ли, долго ль скакали они — Ганг-океан увидали они У подножья горы ледяной. «Кости вояк, что заспорят со мной, В этих расселинах тлеют потом. Кровь забияк, что заспорят со мной, В этих потоках алеет потом». Так Тёгя Бюс перед боем сказал — Н агору, на океан указал.
За словами этими вслед Засвистали нагайки в руках Рассвирепевших силачей. Засверкали желтых мечей Закаленные острия: Пронзали противника сразу они! От макушки до таза они Пополам рассекали бойца, Но стоило только мечи отнять — Обе части срастались опять, Как будто рассекалась вода И снова соединялась вода!
Копьями золотыми тогда Стали противники трясти, Друг друга пронзали до кости, Но победить никто не мог! Белые пальцы к ладоням прижав, Подскочил смельчак к смельчаку. Восемь раз на всем скаку Восемь взметнулось конских ног, — Но победить никто не мог, Не сдвинулись всадники и на вершок, Остались в седлах добротных своих…
Решив, что мучить не следует им Травоядных животных своих, Решив испытать в конце концов Силу плеч и лопаток мужских, Добытых от матерей и отцов, — Богатыри сошли с бегунцов. Штаны из диких оленьих шкур Повыше голеней засучив, Штаны из диких конских шкур Повыше колен засучив, Взяли герои в руки свои Ясеневые луки свои.
«Кто же будет первым стрелять: Ты ли, который меня задел, Я ли, который мирно сидел?» — «Я, который тебя задел, Я буду первым стрелять!» —
Прянула с лука Хонгра стрела, Но Тёгя Бюса пронзить не могла, Отскочила прочь от груди, Расплющен был наконечник ее! Прянула Тёгя Бюса стрела — Хонгра пронзить она не могла, Отскочила прочь от груди, Расплющен был наконечник ее, — Друг друга враги пронзить не могли.
Когда же и стрелы не помогли, Битву не кончили страшную здесь, Кинулись в рукопашную здесь! Бились четыре недели они, Друг друга бросали через себя, — То над морями летели они,
То над горами летели они. Долго друг друга они трясли. Тёгя Бюс оторвал, наконец, Ноги Хонгра от земли. Но, хитрого родителя сын, Наземь упасть не хотел исполин, Выстоял он четыре дня На мизинце правой ноги!
Затрепетало сердце коня, — Увидал Оцол Кеке: Плохи Алого Хонгра дела! Закусил скакун удила, Разорвал свои путы Кеке, И воскликнул лютый Кеке:
«Ты из племени Шикширги, Ты потомок ханши Мога! Не тебя ли страшились враги, Не тобой ли пугали врага? Не ты ли знамя отчизны своей? Не жалея жизни своей, Не ты ли победителем стал, Не ты ли покорителем стал Ханов семидесяти держав? Не ты ли воинов гордостью был? Не ты ли Джангровой твердостью был? Не ты ли служил ему в битвах щитом? Не ты ли служил ему в горе хребтом? Разве стыда в твоем сердце нет? Пойдет о тебе такой разговор: „В восемнадцать отважных лет Стать порешил мужчиной он, И был побежден, вступивши в спор, Всего лишь одним мужчиной он!“ Ужели ты стерпишь такой позор? Если ты будешь побежден, — Не дав себя догнать врагу, Я с чумбуром своим добегу До желто-пестрой бумбулвы, И воскликнут Джангровы львы: „Посмотрите: конь жениха, Уехавшего к невесте своей, Прискакал с пустым седлом!“
Так они скажут — и поделом! Ужели не жаль тебе чести своей? Ужели стыда в твоем сердце нет? А ну-ка, схватись за красный кушак, А ну-ка, локтем желтым, смельчак, Нажми на позвоночный хребет!»
Выслушав слова скакуна, Хонгор пришел в богатырский гнев. Заметался в капкане лев — Забилось сердце в клетке грудной, Закипело там десять отваг. Ухватившись за красный кушак, Нажал он желтым локтем своим На позвоночный хребет врага. Так нажал он локтем стальным, Что мясо прорвал, дойдя до кости!
Еще раз нажал и в третий раз — И на ноги встал и много раз Перебросил через себя Тёгя Бюса, врага своего, Скалы гранитные раздробя — Так, что след лопаток его, Туловища отпечаток его Остался на граните горы.
«Человек, побежденный в бою, Молвит последнюю волю свою. Требуй, чего желаешь ты!» — Алый Хонгор сказал силачу.
«Вырвать жизнь у тебя хочу, Но действуй, как пожелаешь ты, Я теперь не человек».
Надвое Хонгор врага рассек, Верхнюю часть на седло взвалил, Нижнюю часть на седло взвалил, Привязал тороками потом И пустился прежним путем К башне из дорогого стекла, К башне, в которой бесовка жила.
Спешившись у светлых дверей Башни, подобной гнезду орла, Отпустив коней на луга, Хонгор на косяках дверей Поразвесил останки врага И к пышному ложу направил шаг. Положив на постель шишак, Перед ложем серебряным сел И, глядя мимо Зандан Герел, Заговорил, не подняв очей: «От борьбы, в пустынной тиши Длившейся много дней и ночей, Спутались волосы у меня. Подымись и расчеши».
«Дождусь ли я желанного дня, Когда поколение Шикширги Исчезнет с лица земли без следа? — Ханша воскликнула тогда, Гневными руками всплеснув, [4] — Что же делать с тобою мне, Выродок, разлучивший меня С милым, данным судьбою мне! Стрелы не достоин даже ты! Станешь добычей жадных червей, Кости развеет твои суховей, Сгниешь на пустынном кряже ты! Кто послал тебя, вора, ко мне? Со всем, что было дорого мне, — С женихом разлучивший меня, Паршивца лысого гаже ты! Проваливай сейчас же ты, Потеряй обратный путь, Направление позабудь, Умри на безводном кряже ты!»
«Так и быть, не хочу тебя Отнять у жениха навек, С милым не разлучу тебя!» И Хонгор синей сталью рассек Н адве части Зандан Герел, Останки развесил на дверях. На престол серебряный сел, Задумавшись, великан. Слезы чистые, как аршан, Потекли по его щекам. «Что же мне делать? Назад скакать? Будет раздолье злым языкам. Родовитая наша знать Вовсе не даст проходу мне. Что говорить народу мне? Скажут: „Врага победил ты в бою — На то у тебя и сноровка была. Куда же невесту девал ты свою? Быть может, она и бесовкой была, Но Джангар ее привезти повелел, Куда же девал ты Зандан Герел?“
Что же героям отвечу я? Как я предстану пред нашей семьей? Лучше поеду навстречу я Неминучей смерти самой! Мне ли бояться проклятий Герел? Если б от жажды я сгорел, Если б от голода я погиб, Если б я стал добычей зверей, — Разве на родине богатырей, В государстве Джангра Богдо Не заменил бы меня никто? Будет воин, заменит меня!»
И, разрубив вороного коня, Которым Тёгя Бюс владел, Мясо на вертел Хонгор надел, Зажарил его на желтом огне И, подкрепившись, на лысом коне Поскакал в ночную тьму. Верный хозяину своему, Лыско летел поверх травы, Пониже ночных небес. Вскоре достиг он бумбулвы: В ней обитал Замбал-хан…
Хонгор, Алый великан, Двенадцать окон разбил кулаком, Замбал-хана с ложа стащил, Снял он три ремешка со спины И по следам, что стали красны, Ударил нагайкой по коже он, И бросил назад на ложе он Оторопевшего хана потом И поскакал обратным путем, Полуденного солнца левей.
Семью семь — сорок девять дней Скакун без отдыха пробежал! Исхудал Кеке до того, Что жира не стало в груди его, Что мозга не стало в его кости, Стал он медленнее брести, Длинные уши повисли его! Хонгор, видать, заплутался в пути, Горькие мучили мысли его.
Спереди прахом степным запылен, Сзади солнцем степным опален, Зноем измучен, изнурен, Травинки не находя зубам, Росинки не находя губам, Ничего не видя вокруг, Выпустив из ослабевших рук Пестро-желтое копье, Поверженный в забытье, Покинутый своим умом, Долго ехал он пыльной тропой. Выехав на безводный кряж, На пустынный, бесплодный кряж, Ноги сложил скакун под собой, Лег, совсем обессиленный, он, А Хонгор свалился возле коня, Держался за корень ковылины он…
Так пролежал он четыре дня, Четыре ночи лежал в забытьи. Не было ни души вокруг, Три лебедя появились вдруг. «Как это конь и человек Очутились на кряже таком, Где не бывало жизни вовек? Насытим их и напоим, Доброе дело сотворим!» И лебеди вложили им Живительные зерна в уста И полетели на восток.
Пришли в сознанье конь и ездок. Хонгор сразу сел на коня, И проскакал Оцол Кеке Девяносто четыре дня. Опять исхудал Оцол Кеке, Опять не стало жира в груди, Опять не стало мозга в кости, Опять он медленно стал брести, Ноги переставляя с трудом.
Вот перед ними берег морской, В семьдесят копий вышиной Плещется белое море Ганг. Волны кружатся и кипят, Тяжкие, как топоров обуха. Мечется величиною с быка Камень, пламенем объят. Хонгор, берегом проскакав, Вдруг увидел издалека Зелень целомудренных трав, Холод прозрачного ручейка.
Была тогда середина дня. Пустив на пастбище коня, К холоду прозрачных вод, Захватив пестро-желтый дрот, Хонгор на берег вышел затем. Гулкий плеск он услышал затем — К берегу плыл огромный кит. Хонгор бросился в водоворот И, всадив пестро-желтый дрот В спину, в китовый позвонок, Поднял кита, разбив волну, Но кит рванулся и поволок Хонгра в темную глубину.
Слышит конь Оцол Кеке, Пасущийся невдалеке: Хонгор тонет в пучине вод, Хонгор стонет в пучине вод, Скакуна своего зовет. Прискакал Оцол Кеке, Хонгру подал священный хвост, Восьмидесятисаженный хвост.
Хонгор за хвост ухватился, плывет. Крикнул скакун: «Вытаскивай дрот И спасай свою душу скорей, Вылезай-ка на сушу скорей!» — «Нет! Хочешь быть верным оплотом                моим — Тащи меня с рыбой и дротом моим!» — Хонгор сказал, не бросая кита. Внемлет словам хозяина конь. В землю всадил отчаянный конь Задние ноги по самый пах — Вытащил Хонгра вместе с китом.
вернуться

4

Всплеск рук считался у калмыков выражением проклятия.