Через несколько дней после съема в «Чиму» Ли сидел в «Лоле» и читал Джиму Кочену вслух «Ultimas Noticias». Там напечатали историю про человека, убившего своих жену и детей. Кочен все время порывался уйти, но стоило ему подняться, Ли усаживал его на место со словами:
— Нет, ты только прикинь… «Когда жена вернулась домой с рынка, муж, уже совершенно пьяный, размахивал 45-м калибром». Ну почему ими обязательно нужно размахивать?
Ли почитал немного про себя. Кочен ерзал на стуле.
— Господи боже мой. — Ли поднял голову от газеты. — Сначала он приканчивает жену и троих детей, а потом достает бритву и инсценирует самоубийство. — Он снова посмотрел в газету. — «Но результатом стало лишь несколько царапин, не потребовавших медицинского вмешательства». Паршивое представление! — Он снова углубился в газету, еле слышно бормоча подводки к статьям. — Масло уплотняют вазелином. Отлично. Омар в топленой смазке… А вот: уличный торговец тако испугался облезлой собаки… здоровенная худющая гончая. Вот и портрет самого торговца с собакой… Один гражданин попросил у другого прикурить. У второй стороны спички не нашлось, поэтому первая сторона достает пестик для колки льда и убивает его. Убийства — национальный невроз Мексики.
Кочен встал. Ли тоже моментально вскочил:
— Да сядь ты уже на свою задницу, или что от нее осталось, пока ты на флоте служил.
— Мне надо идти.
— Жареный петух клюнул?
— Я серьезно. Я и так слишком часто в последнее время отлучаюсь. Моя старуха…
Ли его уже не слушал. Мимо заведения прошел Аллертон и заглянул внутрь. Ли он не поприветствовал — лишь притормозил на секунду и пошел дальше. «Я был в тени, — подумал Ли, — и он меня с улицы не заметил». Ли не обратил внимания, как смылся Кочен.
Поддавшись порыву, он выскочил на улицу. Аллертон не успел далеко отойти — полквартала, не больше. Ли нагнал его. Аллертон обернулся и удивленно поднял брови — прямые и черные, как мазки кисти. Он не просто удивился — встревожился, поскольку сомневался в нормальности Ли. А тот отчаянно импровизировал.
— Я просто хотел тебе сказать: некоторое время назад в «Лолу» заходила Мэри, просила тебе передать, что немного позже, часов в пять, она будет в «Эй, на борту!». — Отчасти это было правдой. Мэри действительно заходила в «Лолу» и спрашивала Ли, не видел ли он Аллертона.
У Аллертона отлегло от сердца.
— О, спасибо, — ответил он вполне тепло. — А ты там вечером будешь?
— Да, наверное. — Ли кивнул и улыбнулся, а потом быстро пошел прочь.
Ли вышел из дому в «Эй, на борту!» около пяти. Аллертон уже сидел у стойки. Ли сел рядом, заказал выпить и повернулся к нему с небрежным приветствием, точно давно и тесно знакомы. Аллертон механически ответил, не успев понять, что Ли как-то удалось укрепиться в собственной фамильярности. Он же до этого твердо решил держаться от него подальше. У Аллертона был талант игнорировать людей, но выбивать кого-то с заранее занятых позиций он не умел.
Ли заговорил — небрежно, без претензий и разумно, с суховатым юморком. Постепенно впечатление Аллертона о том, что он — тип со странностями и нежеланный, развеивалось. Когда пришла Мэри, Ли встретил ее с нетвердой старорежимной галантностью, откланялся и оставил эту парочку играть в шахматы.
— Кто это? — спросила Мэри, когда Ли вышел наружу.
— Понятия не имею, — ответил Аллертон. Встречал он Ли раньше или нет, Аллертон не был уверен. В студенческой среде не принято формально знакомиться. И студент ли он вообще? На занятиях Аллертон его ни разу не видел. Нет ничего необычного в том, что разговариваешь с совершенно незнакомым человеком, но от Ли Аллертону становилось не по себе. И, тем не менее, он казался смутно знакомым. Когда Ли говорил, создавалось ощущение, что он имеет в виду гораздо больше, чем произносит. Какое-нибудь особо подчеркнутое слово или приветствие намекало на некую долгую дружбу в каком-то ином месте и времени. Точно Ли пытался сказать: «Уж ты-то понимаешь, о чем я. Ты-то помнишь».
Аллертон раздраженно пожал плечами и принялся расставлять фигуры на доске. Он походил на капризного ребенка, не понимающего, почему у него вдруг испортилось настроение. Через несколько минут игры вернулась его обычная безмятежность, и он начал мычать что-то себе под нос.
Ли вернулся в «Эй, на борту!» уже после полуночи. У стойки кипятились выпивохи — они орали так, точно все вокруг оглохли. Аллертон стоял с краю, явно не в силах сделать так, чтобы его услышали. Он тепло поздоровался с Ли, подтолкнул его к стойке и вынырнул из толпы с двумя стаканами рома с колой.