Когда они вышли из театра, Ли был полностью изнурен. Он еле тащил ноги и постоянно на что-то натыкался. Голос его от напряжения сел. Время от времени невольным жестом боли он подносил ко лбу руку.
— Мне нужно выпить, — произнес он и показал на бар через дорогу. — Вон там.
Ли уселся в кабинку и заказал двойную текилу. Аллертон попросил ром с колой. Ли свою текилу выпил сразу, прислушиваясь к действию жидкости внутри. Заказал еще.
— Что ты думаешь о картине? — спросил он.
— Местами понравилось.
— Да. — Ли кивнул, сжал губы и заглянул в пустой стакан. — Мне тоже. Он выговорил слова очень тщательно, словно логопед.
— Он всегда добивается инн-тересных эффектов, — рассмеялся Ли. Из желудка потихоньку расползалась эйфория. Он выпил половину второго стакана текилы. — В Кокто самое инн-тересное — способность оживить миф в современных понятиях.
— Да что ты говоришь? — отозвался Аллертон.
Ужинать они пошли в русский ресторан. Ли открыл меню.
— Кстати, — сказал он, — полиция в «Эй, на борту!» опять зубы вонзила. На этот раз полиция нравов. Двести песо. Я уже вижу, как они в участке переговариваются после трудного дня: растрясли столько граждан Федерального округа. Один фараон говорит: «Ах, Гонзалес, ты бы видел, что мне сегодня обломилось. О-ля-ля, такой шматец будь здоров!»
«А-а-а, да ты просто педика-puto на две песеты в сральнике на автостанции растряс. Мы ж тебя знаем, Хернандес, и прихваты твои дешевые знаем. Ты самый дешевый фараон во всем нашем Федеральном округе».
Ли помахал официанту:
— Эй, Джек. Dos мартини, посуше. Seco. И dos тарелки шишки-бэби. Sabe?
Официант кивнул:
— Значит, два сухих мартини и два шиш-кебаба. Правильно, джентльмены?
— Заметано, папаша… Так как прошел твой вечер с Дюме?
— Сходили в несколько баров — там полно педиков. В одном месте какой-то тип пригласил меня танцевать и стал клеиться.
— Ты повелся?
— Нет.
— Дюме — приятный парень.
Аллертон улыбнулся:
— Да, но не настолько, чтобы я ему сильно доверял. То есть, если мне действительно захочется держать что-то в тайне.
— Ты имеешь в виду какой-то конкретный опрометчивый шаг?
— Если честно, да.
«Понятно, — подумал Ли. — Дюме никогда не промахивается».
Официант поставил на стол два мартини. Ли поднес свой стакан к свече и с отвращением посмотрел на него.
— Неизбежный разбавленный мартини с разложившейся маслиной.
У мальчишки, подскочившего к ним, как только официант скрылся на кухне, Ли купил лотерейный билетик. Мальчишка впаривал «самые последние билеты розыгрыша». Ли щедро заплатил ему — как полагается пьяным американцам.
— Иди купи себе немного марихуаны, сынок, — сказал он. — Мальчишка улыбнулся и двинулся к выходу. — Возвращайся лет через пять — десять песо на халяву отхватишь, — крикнул ему вслед Ли.
Аллертон улыбнулся. «Слава богу, — подумал Ли, — не нужно преодолевать нравственность среднего класса».
— Прошу вас, сэр. — Официант размещал на столе тарелки с шиш-кебабом.
Ли заказал два бокала красного вина.
— Так Дюме рассказал тебе о моих э-э наклонностях? — отрывисто спросил он.
— Да, — ответил Аллертон с набитым ртом.
— Проклятье. Семейное проклятье — оно уходит на много поколений вглубь. Ли всегда были извращенцами. Никогда мне не забыть того невыразимого ужаса, что напрочь заморозил лимфу в моих железах — в лимфатических железах, разумеется, — когда эти пагубные слова впервые прожгли мой закружившийся вихрем разум: Я гомосексуалист. Я думал о тех накрашенных жеманных пародиях на женщин, которых видел в балтиморском ночном клубе. Неужели возможно, что я — один из этих недочеловеков? Ошеломленный, я бродил по улицам, точно у меня случилось сотрясение мозга — минуточку, доктор Килдэр, это не ваш рецепт. Я мог бы уничтожить себя, покончить с существованием, не предлагавшим, казалось, ничего, кроме нелепых страданий и унижения. Благороднее, думал я, умереть мужчиной, чем жить половым чудовищем. Но был один мудрый старый трансвестит — мы звали ее Бобо, — и он объяснил мне, что жить — мой долг, что я должен нести свою ношу гордо, чтобы все видели, что я должен преодолевать предубеждения, невежество и ненависть знанием, искренностью и любовью. Всякий раз, когда сталкиваешься с враждебным присутствием, ты выпускаешь густое облако любви, точно осьминог — чернила…