— Это честь для меня, господин, — Камиль напоминал сам себе молящегося, что склоняется на колени перед своим идолом. — Я сделаю всё, что прикажете.
Жестом руки Саййидна позволил ему подняться на ноги. Камиль схватился за подол своего чёрного халата, стараясь унять дрожащие руки.
— Можешь идти, — Саййидна махнул рукой в сторону двери, резко перестав улыбаться.
Это быстрое исчезновение гостеприимства ударило по Камилю кнутом. Он поклонился перед господином так низко, как только смог, после чего вышел из комнаты в длинный узкий коридор со ступенями, ведущими во внутренний дворик на улицу. Стражи отобрали у него халат, проводя новоиспеченного фидаина безучастными, тяжёлыми взглядами. Камиль шёл, не разбирая дороги, направляясь туда, куда приведут его ноги. Некоторое время он бесцельно бродил по двору, около тренировочного круга, ковыряя камни носком сапога и изредка поднимая взгляд на небо, затянутое тёмно-синей пеленой, готовящееся надеть на себя звёзды, ужасно напоминая халат, который Камиль отдал совсем недавно. Внутренний дворик пустовал, только иногда тишину нарушали ночные птицы, выбирающиеся из укрытий на охоту, и сухой кашель стража, что стоял у башни около ворот.
Камиль пытался собрать мысли в единое целое, упорядочить свои эмоции и разобрать каждую полностью, чтоб ни одного лишнего слова не осталось незамеченным. Он пытался понять, что это было за сладостное состояние: ответа он так и не нашёл, как бы задумчиво не смотрел в землю и как бы ни старался использовать полученные за годы обучения знания. Осознав, что всё выученное ему здесь не поможет, Камиль решил отложить этот вопрос на потом, чтоб обсудить его с учителем. Он пришёл к выводу, что сглупил и импульсивно, неосознанно, подписал себе смертный приговор. Но с другой стороны где-то в желудке ворочалось отчётливое осознание того, что иного выбора у него не было. Если бы он не согласился, его бы незамедлительно убили, а тело сбросили бы в ущелье, на радость падальщикам и шакалам. Может, тогда Дахи бы сказали, что он был плохим учителем, а плохие учители в Масиафе никому не нужны. Именно мысль о возможности смерти учителя вызвала у Камиля дурную тошноту, что комком в горле мешала вдохнуть. Тревога, проснувшаяся от долгого пребывания в принудительном бездействии, заметалась, царапая ледяными когтями сердце. Камиль мотнул головой, стараясь унять мысли и резко усилившуюся мигрень. Ночные птицы умолкли, стража сменил иной, уже не заходящийся кашлем. Камиля увели в его комнату, потому что ночью по двору бродить запрещено. Он лёг на свой тюфяк, теперь уже стараясь игнорировать наплывшие рассуждения и волнения, но получалось у него весьма безутешно. Горестно вздохнув, Камиль выглянул в окно: серповидный месяц уже появился в небе, наполовину окутанный чёрными облаками и окружённый сотнями звёзд. Лунный свет уже едва дотягивался до комнаты Камиля, словно намекая на его новообразовавшийся долг, который ему предстоит нести в одиночестве.
В тяжёлую деревянную дверь его комнаты неуверенно постучали. Спохватившись, Камиль, не успевший даже переодеться из тренировочной одежды, поверх которой ему надели уже отобранный халат, кинулся открывать. На пороге стоял Дахи, опустивший голову, точно провинившийся щенок, представший перед хозяином. В руках его бывший учитель держал белую ткань, в которой Камиль узнал одеяние фидаина. Дахи зашёл в комнату, не поднимая головы и тревожно перебирая ткань в руках.
— Прости, что так поздно, — говорил он тихо и сдавленно, временами поглядывая в сторону двери. Ночью никому не позволено выходить из своих комнат, а потому Дахи старался остаться неуслышанным. — Это твоё. Наденешь завтра на последний этап Посвящения.
Уже было ушедший трепет в груди Камиля возобновился с новой силой, точно воробей, бьющийся в руках. Его лёгкие судорожно сжались, заставив выдавить из себя лихорадочный, дрожащий вздох.
— Спасибо, — приглушённо прошептал Камиль, принимая в руки одеяние фидаина. Руки Дахи, которых Камиль случайно коснулся, обдали его пальцы теплом, что быстро растеклось по всему телу.
— Не волнуйся, — Дахи поднял голову, улыбнувшись с прищуром, как часто делал для того, чтоб успокоить кого-то из новичков. — Ты можешь спрашивать что угодно. Я не собираюсь что-то от тебя скрывать. Не теперь, когда Посвящение становится публичным в рамках Ордена.
— Не это меня тревожит, — Камиль нахмурился, мотнув головой. — Слишком много нового.
— Так со всеми, — Дахи неуверенно похлопал своего бывшего ученика по плечу. — Ничего страшного, ты привыкнешь. Если что, не бойся задавать вопросы, а я сохраню твоё любопытство в секрете.
Учитель одарил собеседника тихим смешком, в котором отдалённо угадывались нотки отчаянной горечи.
— Зачем господин вообще позвал меня? — Камиль нахмурился, поджав губы.
— Я думал, ты сам поймёшь, — Дахи вымучил печальную улыбку. — Его дом является ступенью к раю. Благодаря этому люди ему верны.
Учитель говорил тихо и осторожно, тщательно подбирая слова, чтоб не сболтнуть лишнего. Камиль заметил, что он с тревожным видом поправляет перчатку на левой руке там, где у него отсутствовал безымянный палец.
— Это своеобразная жертва, — едва уловимым шёпотом сказал Дахи с печальным выражением приподняв брови. — Таким образом мы доказываем верность господину и своему клинку.
Камиль удивлённо отметил, что при мысли о потере пальца он не испытывает ни крупицы страха, лишь едва сдерживаемый трепет где-то в груди, предвкушение сладкого ощущения, которым кормила его тайна, чьи детали он увидел одним лишь краем глаза и теперь не может забыть.
— Хорошо, — уверенно прошептал Камиль, решительно сжимая руки в кулаки. — Чего стоит один палец взамен на целый рай?
Дахи побледнел, услышав слова ученика.
— И правда, — после короткой паузы согласился он. — Я хорошо тебя воспитал. Орден будет гордиться таким фидаином, как ты.
Камиль не ощутил от его похвалы никакой радости: его бывший учитель выглядел так, словно и сам не рад хвалить своего подопечного. Повисла гнетущая тишина.
— А рай? — выпалил Камиль, хмурясь. — Правда?
— Ты видел его сам, — пожал плечами Дахи, грустно опустив взгляд. — Больше сказать не могу. А теперь лучше ложись спать. Завтра утром надень то, что я отдал.
— Будет сделано, учитель, — Камиль покорно склонился в поспешном поклоне.
— Я тебе уже не учитель, — Дахи отрицательно мотнул головой. — Мира и покоя.
Камиль понятливо кивнул, проводя Дахи взглядом. Закрыв за ним дверь, Камиль лёг на тюфяк обратно, безучастно разглядывая каменный серый потолок. Несмотря на позднее время, сомкнуть глаз ему так и не удалось. До самого утра Камиль то просыпался, то засыпал на мгновение, пробуждаясь от малейшего шороха. Едва заставив себя подняться на ноги, Камиль бросил заспанный взгляд на одеяние фидаина, что покоилось на старом стуле в лучах утреннего солнца, заливающих комнату мягкой позолотой. Поспешно переодевшись, он вышел в коридор, который наполовину заполонили мелкие стайки новичков, гомонящих между собой без умолку, точно переполошённые лебедята. Камиль опустил взгляд в пол, ограждая себя от обязанности реагировать на чужое внимание, но это не помогло ему перестать чувствовать завистливые и удивлённые взгляды в свою сторону. Он уверенным шагом добрался до уже привычной двери в крыле фидаинов, которая вела в комнату Дахи. Постучав, Камиль дождался громкого «входите», после чего зашёл в комнату, прикрыв за собой дверь.
Дахи выглядел совсем не так, как вчера: его глаза горели ярым энтузиазмом, на лице красовалась радостная улыбка, а идеально сидящее, ухоженное одеяние говорило о том, что, несмотря на развязность и ребяческую натуру, Дахи оставался склонным к порядку. Бывший учитель встретил его весёлым смехом, неестественно обрывающимся на середине.