— Ну что, готов? — Дахи ободряюще хлопнул его по плечу, криво улыбнувшись. Камиль ответил ему коротким кивком. Снова началась давящая тишина, которую так никто и не осмелился нарушить.
Через некоторое время они вышли во внутренний двор крепости, обладающий достаточными размерами, чтоб уместить в себе почти весь Орден.
Камиль отметил про себя, что даже на общей церемонии Посвящения Орден умудряется сохранять между собой раздельность по иерархии: фидаины, получившие своё звание недавно, стояли около возвышения, где должен выступить господин, выражая явный интерес к новобранцам, что стояли в сторонке, подобно столпившимся в стайку цыплятам. Наибольшее пространство под возвышением занимали фидаины, уже привыкшие к ритуалу Посвящения и не проявляющие к нему особого интереса. Небольшую группу людей в чёрных одеяниях, что разговаривали между собой, совершенно отделившись от остальных, Камиль не узнал. Он хотел было спросить у Дахи, но его бывший учитель уже успел раствориться в толпе.
— Что за люди в чёрном? — неуверенно спросил Камиль у одного из будущих фидаинов, что выглядел разговорчивее всех. Последний в ответ задумался, подняв взгляд к небу.
— Не знаю, — он решительно окликнул кого-то из фидаинов, видимо, задавая тот же вопрос. Развернувшись обратно к Камилю, он пожал плечами. — Мне сказали, что это даи. Но потом сказали замолчать и не задавать глупых вопросов. Вечно эти старики такие.
Собеседник завершил разговор сдавленным смешком, замолкая, как только к краю возвышения подошёл Саййидна, всё ещё одетый в свои чёрные одежды с «хвостами», расшитые белыми нитями, сливающимися в цветочный узор. Он выставил руки перед собой, начиная церемонию молитвой — затяжной, громкой и до дрожи проникновенной. Камиль молился беззвучно, двигая одними лишь губами. Краем глаза он заметил на себе одобрительный взгляд Дахи. Когда молитва подошла к концу, Камиль закрыл лицо руками, тяжело вздыхая. Его насквозь пробивала мелкая дрожь, унять которую было не в его силах. Не вслушиваясь в речь господина, он обхватил себя за предплечья, пытаясь подавить возникшую тревогу и надеясь, что никто не заметил его случайного проявления эмоций.
— И теперь, пускай те, кому приоткрывается дорога в Сады, докажут свою верность жертвой, которая необходима, но незначительна сравнительно с тем, что они получат взамен, — голос Саййидны звучал низко и хрипловато, разносясь, казалось бы, по всему Масиафу.
Жестом руки господин приказал будущим фидаинам подняться к возвышению, и Камиль заставил себя сделать шаг лишь когда кто-то вежливо ткнул ему локтём в бок, не имея ни капли сил на то, чтоб оторвать заворожённый взгляд от господина. Поднимаясь по ступеням, Камиль чувствовал, что крайне близок к потере сознания и дальнейшему падению. Его подташнивало, а ноги, казавшиеся ватными, едва слушались, единожды даже споткнувшись на одной из ступеней. Камиль едва сдержался, чтоб не схватиться за подол своего белого одеяния в попытке унять трясущиеся руки. Путь от ступеней к возвышению, раннее казавшийся неимоверно коротким, теперь чувствовался бесконечным, словно кто-то замедлил ход времени лично для Камиля, а другим наоборот ускорил, лишь сильнее расширяя пропасть между ним и его абстрактными братьями.
Саййидна взглянул на него укоризненно, словно бы упрекая за такое проявление слабости, пусть будущий фидаин и не заметил такое же чувство во взглядах остальных людей, стоявших внизу, под возвышением. Камиль слегка приоткрыл рот, пытаясь заставить себя сделать хотя бы малейший вдох, чтоб не задохнуться прямо перед господином и братьями. Совсем рядом расположился деревянный стол, укрытый белой полосой ткани. Саййидна снова махнул рукой, подобно тому, как лебедь на воде плавно расправляет крылья, и стражник, стоящий слева от него, положил на стол широкий нож из дамасской стали. Ни один из кандидатов в фидаины не сдвинулся с места, молча разглядывая светлые узоры на лезвии, напоминающие морские волны, что заходятся рябью от ветра.
Камиль ощутил резко нарастающее раздражение, вызванное заторможенностью и нерешительностью остальных братьев. Он потянулся к ножу, уставившись на господина немигающим взглядом, полным молчаливого вызова. Нож оказался легче, чем ожидалось: он лёг в руку, точно влитой, лезвие остро блеснуло в солнечных лучах, когда Камиль повернул его, положив руку на стол. Широко выставив пальцы, он напряжённо облизнул губы, хмурясь: его лоб покрылся испариной от волнения, а пальцы задрожали, отчего он лишь сильнее сжал рукоять. В ушах застучала кровь, отчётливой пульсацией отзываясь в шее. Камиль почти физически ощущал на себе взгляд толпы, отчего его сердце билось ещё сильнее. Сделав судорожный вздох, он нажал на нож почти всем весом, сцепив зубы.
Боль пришла не сразу: сперва раздался хруст лопающихся хрящей, Камиль даже на миг решил, что всё не так уж и плохо. Но потом пришла повсеместная боль, точно огонь растекающаяся по всему телу, выбивая из лёгких воздух, вызывая желание кричать до хрипоты. Камиль лишь сильнее сжал зубы, разрезая последний хрящ. Тёмно-красная вязкая кровь небольшим пятном растекалась по белой ткани, и Камиль не мог заставить себя оторвать взгляд от его собственной крови, заливающей стол. С усилием подняв глаза на Саййидну, он криво улыбнулся, выпрямляясь. Ощущение было такое, словно кто-то вогнал ему под кожу сотни игл, выкручивая их, как вздумается. К удивлению Камиля, заканчивать церемонию никто не спешил: к нему бросился лекарь, принявшийся уводить его куда подальше, чтоб зашить после, но сам новоиспечённый фидаин уже не чувствовал собственного тела, что резко напомнило ему о тех ощущениях, которые он испытал, пребывая в райских садах.
Уходя под руку с лекарем, он обернулся, глядя на толпу: юные фидаины ликовали, воспевая его смелость, даи молча кивали, обсуждая что-то между собой, а остальные тоже загомонили, но обращались скорее к Дахи, который, побледнев, точно мел, растерянно слушал похвалы в сторону своей учительской деятельности. Саййидна же наблюдал за уходящим Камилем с плохо скрываемой настороженностью, довольно улыбнувшись: ученик Дахи как нельзя лучше доказал свою преданность, и господин мог довольствоваться новым цепным псом, что безукоризненно выполнит любой приказ хозяина.
Камиль не слушал лекаря, что с возмущением сшивал ему остатки пальца, отрезанного весьма небрежно, пусть и с лишним фанатизмом. Он думал лишь о том, что теперь он фидаин: не подмастерье, негодное ни на что, не подающий ни малейших надежд ученик, а почти полноправная часть огромного организма, именуемого Орденом. Боль немного утихла, отгоняемая дымом, которым была пропитана комната лекаря. С перевязанной рукой, Камиль вышел к ступеням башни и прислушался: внизу слышалось отчётливое перешёптывание.
Спустившись, он увидел юных фидаинов, которые ответили восклицаниями на его инициативу во время Посвящения. Они толпились, стараясь задать ему все набежавшие вопросы, восторженным гулом сопроводить рассматривание руки Камиля. Они окружили его, точно рой пчёл, окутывающий свою королеву, вздыхали и вели себя не лучше новичков. Камиль нехотя отвечал на вопросы, говорил нескладно и коротко, с большими паузами между предложениями и как можно скорее отступил в свою новую комнату, закрыв за собой дверь. Фидаины ещё некоторое время поговорили между собой и исчезли, оставив своего новоявленного брата в покое.
Новая комната Камиля выглядела точно так же, как и старая, разве что была немного шире, позволяя двум людям почти без затруднений передвигаться между мебелью. Из последней в комнате были разве что общий тюфяк и небольшой простенький сундук, покрывавшийся пылью в углу. Наличие большого тюфяка заставило Камиля нервно вздохнуть: у него никогда не ладилось общение с ровесниками, а тем более с соседями по комнате. От вынужденного соседства с другими людьми его спас Дахи, с боем отвоевавший у господина маленькую комнатку в самой дальней части крыла. От резкого осознания своего нового положения Камиль ощутил всепоглощающую пустоту. Он сел на тюфяк, в очередной раз опустил взгляд на собственную левую руку: там красовалась умелая перевязка из корпии, на которой отчётливо вырисовывалось тёмно-алое пятно на том месте, где у Камиля раньше был безымянный палец. Он, неожиданно для себя, подумал, что вместе с пальцем потерял ещё и лучшего учителя из всех, что у него были. Наверное, именно поэтому Дахи и был таким подавленным. Камиль тяжело вздохнул, пытаясь игнорировать возобновившуюся ноющую боль в руке.