Малик выбрал самую дальнюю комнату, что оказалась ещё и одной из самых маленьких. Большую её часть занимала потрёпанная, грубо сколоченная кровать, занесённая пылью. Малику показалось, что ни один даи, которых Иерусалим знал немало, не притрагивался к комнатам, а уж тем более не удосуживался занять себя хотя бы элементарной уборкой. Во всей комнате даже не нашлось одеяла, а спрашивать у кого-либо было бы глупо, да и вопросы теперь просто так не задать, а потому Малику пришлось лечь спать без одеяла, в верхней одежде, даже не снимая обувь. Удивительно, но заснул он быстро, несмотря на ползущий отовсюду холод.
Утро оказалось более тёплым, чем ночь. Малик медленно поднялся, шумно набирая воздух в лёгкие и потягиваясь так, что в костях заныло. Первым, что он заметил, стал фризовый серый плащ, небрежно лежащий у ног. Медленный спросонья, Малик непонятливо прищурился, сведя брови. Решив разобраться с этим внезапным появлением плаща позже, Малик поднялся с кровати. Первым делом он прислушался: в бюро не раздавалось ни единого звука. Даже в коридоре не было ни души, несмотря на то, что местный даи всегда был шумным стариком. Малик медленно шёл по узкому коридору, вслушиваясь в жалобный скрип половиц под сапогами. Внезапно, тишину бюро напрочь стёр звук захлопнувшейся двери, и Малик даже вздрогнул, пусть никто этого и не видел.
— Утра, — коротко бросил Альтаир, стоящий в дверном проёме. — Чёртов старик, из-за него мне пришлось лазить в дурацкую голубятню.
Малик пару раз моргнул, пытаясь обдумать услышанное: Альтаир снова оказался вывалян в пыли, в волосах у него застряло перо, а одежда оказалась усыпана пухом.
— Ну, могло быть и хуже, — насмешливо фыркнул Малик, приподняв брови и криво ухмыльнувшись. — Тебе тоже утра.
Альтаир удивлённо выгнул одну бровь, слегка склонив голову набок. Таким образом он отдалённо напоминал заинтересованную чем-то собаку. Малик молча ответил ему таким же удивлённым выражением, даже голову склонил точно так же, передразнивая собеседника. Он не смог догадаться, какой немой вопрос до него пытались донести, но быстро заметил, что Альтаир расстался со своим излюбленным серым плащом, который всё никак не снимал. Малик мгновенно встрепенулся, точно рассерженный воробей.
— О нет, — с каждым словом его голос набирался злостного тона. — Ты не мог.
— Мы квиты, — Альтаир выпрямился и пожал плечами. — Я вообще-то хотел придушить тебя во сне, но потом передумал.
— Не нужен был мне твой глупый плащ, — Малик тихо фыркнул, сердито нахмурившись. Альтаир выдал сдавленный смешок.
— Ну да, — он скрестил руки на груди. — В следующий раз позволю тебе что-нибудь отморозить. Может, тогда ты начнёшь ценить то, что имеешь.
— Мои отмороженные части тела тебя не касаются, — Малик гневно вздохнул. — И я, в отличии от тебя, ценю то, что имею. Например, личное пространство, которое ты нарушил.
— Ой, да ладно тебе, — насмешливо протянул Альтаир. — Что-то ты резко о нём вспомнил.
Малик только сдавленно фыркнул в ответ, слегка отворачиваясь. Краем глаза он заметил едва уловимое изменение в очертаниях лица Альтаира: всего на секунду он скривил губы в болезненном выражении и часто заморгал. Малик резко встретился с ним взглядом и вопросительно выгнул одну бровь.
— Что-то не так? — насторожённо спросил он, а Альтаир молча мотнул головой в знак отрицания. Малик прищурился, заметив, как нервно он отводит взгляд, этим самым действием подписывая собственный смертный приговор.
— Всё в порядке, — холодным, раздражающим до невозможности тоном сказал Альтаир, глядя на собеседника, словно на умалишённого. — Чего ты волнуешься?
Некоторое время они напряжённо молчали, и Малик уже было нахмурился, готовый начать очередное затяжное нравоучение о том, что своим пренебрежением Альтаир ставил под удар каждого, кого только мог. Альтаир тоже набрал в грудь воздух, чтоб мгновенно возразить на любое слово в свой адрес, но его ноги предательски задрожали и подкосились в считанные секунды. Малик удивлённо распахнул глаза и слабо дёрнулся, когда его собеседник упал на пол, точно брошенная кем-то кукла.
========== Часть 7 ==========
Малик тяжело вздохнул, удобнее положив кеманчу на колени, и слегка склонил голову набок. Играть дальше у него не было никакого желания, да и время было довольно позднее, а потому он просто сидел в полупустой, узкой комнате в обнимку с музыкальным инструментом. Кеманчу ему вручил Камиль, заявляя, что нужно срочно научиться на ней играть, иначе выполнить задание по убийству Рекхерта никак не получится. Малик, не привыкший задавать лишних вопросов, согласно кивнул и принял свою судьбу подневольного музыканта.
Малик бросил усталый взгляд на свечу, что служила единственным источником света в комнате: её огонёк тревожно мерцал, то и дело норовя угаснуть насовсем. Он безучастно наблюдал, как по свече стекает плавящийся воск, застывая где-то на половине пути к канделябру. Малик издал тяжёлый, протяжный вздох, отчего огонь свечи остервенело затрепетал, издавая звук, с которым ткань развевается на сильном ветру. Огонь не погас, но на некоторое время ослаб, подпуская мрак ближе, заставляя ощущать, как по спине неистово бегут мурашки, и на секунду Малику кажется, что в дальнем углу небольшой комнаты что-то хищно двинулось, не сводя с него пристального взгляда. Ему резко стало не по себе, и он быстро отогнал подобные мысли прочь, медленно злясь на самого себя.
— А больше тебе и злиться не на кого, — сердито прошептал он в темноту, хмурясь и крепче обнимая кеманчу, которая от такого лишь низко загудела задетыми струнами.
Малик понимал, что сказал чистую правду: злиться ему действительно стоило лишь на самого себя. Его взгляд скользнул по музыкальному инструменту: кеманча была потрёпанной, сделанной из старого дерева, но всё ещё оставалась удивительно крепкой. Он в очередной раз вздохнул, поднимаясь на ноги, но не оставляя кеманчу, обнимая её одной рукой вместе со смычком. Свободной рукой он взялся за канделябр, осторожно поднимая свечу перед собой, чтоб освещать дорогу в бюро, погружённом во мрак.
В коридоре было тихо и пусто: Абхаглу расписывал уже готовые вазы в главной комнате бюро, в то время как Камиль сидел с Альтаиром. Малик шёл вдоль коридора бесшумно, точно неприкаянный дух. С каждым его шагом огонь свечи лишь слабел, едва прогоняя вездесущий мрак вокруг. Тени на стенах танцевали в странном языческом танце, извиваясь, подобно змеям. Он моргнул пару раз, дожидаясь, пока глаза сильнее привыкнут к темноте, и ощутил странное чувство, похожее на то, что испытывает олень, загнанный в угол. Малику показалось, что кто-то пристально смотрит ему в спину, лязгая зубастой пастью. Он замер, всё так же обнимая кеманчу и держа в руках слабеющую свечу в старом канделябре. Почему-то он был уверен, что если сдвинется с места, то эта неведомая опасность набросится на него и даже пискнуть не даст. Мрак подступал на мягких лапах, беззвучный и угрожающий, свеча с каждой секундой промедления лишь слабела.
Малик нахмурился, едва заставляя себя сделать судорожный вдох. Странным был сам факт того, что он испытывает такой неистовый ужас перед чем-то, а уж тем более — перед чем-то, чего не может существовать. Он покосился на свечу, уже догорающую. Огонь погас, но ничего не случилось: никто не набросился на него, лишь темнота окутала со всех сторон, да холод дунул в лицо из распахнутого окна в другом конце коридора. Бюро по-прежнему молчало, напоминая дом с привидениями, в котором Малик служил неприкаянным духом. Глубоко вздохнув, он сделал над собой усилие и шагнул вперёд, к ближайшей комнате справа, осторожно сдвинул дверь — она не издала ни звука. Из комнаты в коридор сразу же просочился мягкий масляной свет.
Комната была заполнена белесым, сладким дымом, вьющимся у самого потолка. Света в ней было много, тёплого и непоколебимого. Альтаир лежал на кровати слева у стены, а над ним склонился Камиль, сидящий на стуле рядом. Кажется, они даже не заметили присутствия Малика, погружённые в разговор. Он напряг слух, стараясь не привлекать к себе чужого внимания.