Хассан ничего не ответил, пытаясь успокоить внутренние обиды, злобу и всепоглощающую печаль.
— А ты не очень разговорчивый, — усмехнулся Дахи, просто продолжая говорить. — Знаешь, нам придется пройти очень много миль. Может, это займёт целых две недели. Не скажу, что я очень рад насчёт того, что тебя теперь забрали в Орден. Мне на самом деле не особо нравится, что детей отбирают у родителей насильно, только чтоб половина умерла в пустыне. Только не говори никому. Сейчас я, конечно, не смогу что-либо тебе объяснить, но позже ты и сам всё поймёшь.
Он замолчал на секунду, и лошадь ответила ему возмущённым фырканьем.
— Я не слишком много говорю? — неожиданно спросил Дахи, слегка склоняясь вперёд, пытаясь отыскать ответ на свой вопрос в выражении собеседника. — Извини, если я иногда становлюсь чересчур разговорчивым. Серхат очень злится на меня за такое. Он говорит, что я, должно быть, самый разговорчивый фидаин во всём Масиафе. Честно, может быть, я действительно много говорю, но я ведь не рассказываю все секреты первым встречным. Или именно это я и делаю? Как думаешь? Хотя, знаешь, я ведь раньше даже читать не умел, не то что много и красиво говорить. А ты умеешь читать? Должно быть, умеешь, я видел у вас наверху много книжных полок. У тебя есть любимая книга? О, погоди, я отошёл от темы. Не переживай, всё будет в порядке. По крайней мере, продавать в рабство тебя точно никто не собирается. Ты, наверное, именно так и подумал. Конечно, это не значит, что тебе придётся легко. С другой стороны, если посмотреть на то, как к тебе относилась мать, тебе и так было непросто. Это из-за неё у тебя такой страшный шрам на лице, а? Выглядишь прямо как Абхаглу, когда он пролил себе на ногу кипяток. Наверное, тебя тоже водой облили. Котёл уронили или ещё что да? Такое случается, когда матери не смотрят за детьми. Она у тебя молодая, а? Должно быть, родила рано, хотя это дело обычное. Не прими за оскорбление, бывало и хуже, конечно. Говорят, женщинам шрамы нравятся. Хотя, тебе это пока что не интересно.
Хассан никогда не встречал настолько разговорчивого человека, теперь он даже не знал, что ему стоит ответить на такой неостановимый поток сознания.
— Кстати, а этот город довольно интересный, — подметил Дахи, будто между прочим. — Будь моя воля, я бы поселился в месте, как это. Не знаю, может, стал бы рыбаком. Звучит, как неплохая жизнь, а? Только не говори Серхату, что я вот так тебе проболтался, хорошо? Иначе он с меня шкуру спустит, расскажет всё Асаду, и я сгнию в Казематах, это уж наверняка. Он достаточно старомодный, ты позже и сам это увидишь. Ну знаешь, молчаливый, мрачный, всё такое. Зато он очень умный, сразу понимаешь, что у него много опыта, да и ему можно довериться, даже если и кажется, что он вечно недовольный.
Они всё больше отдалялись от деревни, а болтовни Дахи меньше и не становилось. Невольно слушая его невообразимо длинные монологи, Хассан даже успел отвлечься от дурных мыслей.
Когда они проехали уже приличное расстояние от деревни, и у Хассана начали неметь ноги, Дахи ткнул пальцем в горизонт.
— Вон там, видишь? — он склонился вперёд, зажимая Хассана к передней луке седла. Прищурившись, Хассан увидел всадника, около которого он сумел насчитать около дюжины детей его возраста, а некоторые были даже младше.
Подъехав ближе и спустившись с лошади, Хассан уловил на себе множественные взгляды. Первым его внимание привлёк всадник: он был взрослым мужчиной, намного старше разговорчивого и небрежного Дахи.
— Это последний? — всадник, судя по всему, носящий имя Серхат, окинул Хассана тяжёлым взглядом, от которого дрожали колени.
— Да, — Дахи довольно закивал, улыбаясь, точно сытый кот.
Остальные дети, в которых Хассан узнал детей из своей родной деревни, выглядели точно такими же растерянными и напуганными, как и он сам. Они все крепко держали свои собственные сумки с вещами, некоторые ничего при себе не имели. Дахи отдал сумку Хассану, не слезая с лошади.
— Будем идти ночью, — приказным тоном бросил Серхат, поворачивая лошадь в сторону востока. — Путь лежит через горы, так что берегите силы.
Закончив говорить, он пришпорил лошадь, заставляя всю группу сдвинуться с места. Хассан без единого слова пошёл вдоль узкой тропинки, украдкой всматриваясь в лица остальных мальчиков: многих он знал либо лично, либо по рассказам Бисар. И в то же время, говорить с ним, видимо, никто не спешил. Хассан сильнее прикрыл лицо шарфом.
Ночью почти ничего не было видно: Хассану приходилось почти полностью полагаться на слух, вот только среди шума лошадей и ещё четырнадцати детей услышать что-то было трудновато. Вскоре так сильно потемнело, что их проводникам пришлось зажечь факелы. Лошади, обычно нервничающие от такой близости к огню, остались спокойными.
Когда они поднялись к горам, один из мальчиков упал от усталости. Многие был заметно вымотанными, и Серхат остановил лошадь сразу же спешиваясь.
— Вставай, — от его тона по коже у Хассана пробежали мурашки.
Мальчик, который упал от переутомления, звался Абдульмухаймином: с ним Хассан был знаком только по рассказам сестры, но, как он мог судить по услышанному, Абдульмухаймин всегда вёл себя, как трус, предпочитая бежать от любой опасности. И теперь, глядя на то, как мальчишка едва поднимается на ноги, поддерживаемый Серхатом, Хассан отчётливо замечает, как притворно звучит его дыхание, и сразу же понимает, что у мальчика на уме. Будучи ближе всего к Абдульмухаймину, Хассан заметил нездоровый блеск в его глазах: таким взглядом смотрит олень, загнанный в угол львами.
Абдульмухаймин в долю секунды выхватил факел из рук Серхата, бросая его мужчине в лицо. Сбитый с толку Серхат вскрикнул, пытаясь вытереть лицо. Абдульмухаймин, подобно газели, сорвался с места, ловко перескакивая через скалистые возвышения.
Все мальчишки заволновались, было видно, что им тоже хочется бежать, но они не осмеливались и шагу с места ступить. Над их головами просвистела стрела, угодив Абдульмухаймину прямо в спину, и он с истошным криком свалился со скалы. Все замолчали, и в образовавшейся полутишине можно было услышать, как его хилое, жилистое тело разбивается о камни, будто уронённый на землю мешок с крупой.
Обернувшись, Хасан увидел Дахи, сидящего на лошади: он успел бросить факел, достать лук и выстрелить в попытавшегося сбежать. И всё это за то короткое время, пока Абдульмухаймин преодолел всего три или четыре шага. Все притихли, точно мыши. Серхат, вытерев лицо, молча кивнул Дахи, все ещё держащему наготове лук, и взобрался в седло. Хассан, как и остальные дети, замер на месте, не сводя взгляда с Дахи. Дальше они шли молча.
========== Часть 12 ==========
В библиотеке всегда было довольно мало людей: никто не посещал её ранним утром, и Малик мог насладиться тишиной и умиротворяющим одиночеством. Исключением были разве что учёные, что сновали между книжными шкафами, подобно неприкаянным духам. Малик покосился на одну из многочисленных книг, лежавших перед ним — это был один из множества томов, содержащих в себе информацию о шифрах, известных человечеству. Он сидел над этими книгами целое утро, но так и не смог найти ничего похожего на шифр, который оставил им Дахи в своей записке. Теперь, чем больше он смотрел на эту записку, тем больше ему казалось, что ни один из нарисованных символов не имел какого-либо смысла.
Он откинулся на спинку стула, потерев уставшие глаза. От длительного сидения над книгами у него даже затекла шея. Он снова посмотрел на закрученные символы на измятой бумаге, пытаясь понять хотя бы одну линию.
— Ну что? — громко спросил Альтаир, появляясь из ниоткуда. — Только не говори, что ты ничего не нашёл.
Малик подпрыгнул от неожиданности, едва не выронив записку из рук. Он повернулся к Альтаиру, окинул его сердитым взглядом и собирался уже открыто высказать всё, что о нём думает, но остановился, поняв, что сил у него на подобные ссоры почти не осталось.
— Нет, ничего не нашёл, — он тяжело вздохнул, сложив руки на груди. — По правде говоря, я и не знаю, несёт ли этот текст вообще какой-то смысл.