Глава 14.
Мьелле охраняли только два офицера, но он и не пытался бежать. Он знал, что деваться ему некуда, и испытывал только безысходность и жгучую ненависть, от которой у него болели внутренности. Ему не давали ни есть, ни пить. С ним поочередно разговаривали Яльсикар и Ксеар.
- Почему ты это сделал?
Он еще спрашивает. Мьелле затрясло от одного взгляда на лицо Ксеара, казавшееся искренне недоуменным. Каков подонок. Вот что самое мерзкое: они все строили из себя ангелов, а его считали за какой-то кусок дерьма.
- Ненавижу тебя, - честно сказал он, с наслаждением выплевывая это признание, чувствуя нечто вроде долгожданного освобождения, - ты строишь из себя бога. Да кто ты такой, чтобы решать, каким будет мир? Это общий мир, мы все здесь живем. По какому праву ты тут распоряжаешься? - заорал он так, что его голос даже сорвался, и попытался броситься на Айи. Вот было бы здорово - хоть раз ударить по этой мерзкой высокомерной физиономии.
Но Яльсикар, стоявший рядом, ударил его кулаком по лицу, и Мьелле закрыл голову руками, падая на пол. Нет, даже этого он не сможет. Он не умел драться. Совсем не умел. Он очень боялся, когда его били. Он вспоминал школу, когда его как-то излупили старшеклассники: они отобрали у него деньги и били по лицу, а потом ногами. За то, что он кому-то что-то из них не то сказал.
Он думал, что может ответить на оскорбление, а оказалось, что нет. Нельзя. Прав тот, кто сильнее, а не тот, кто прав. С тех пор Мьелле люто, истово ненавидел тех, кто сильнее. Когда он попал в Семь миров, то испытал эйфорию. Наконец-то. Вот оно, доказательство того, что он исключительный. Те уроды, что били его, проживут свои жалкие жизни самым обыкновенным образом, а он будет наслаждаться волшебным миром. Выходит, что он - сильнее, а они - слабаки.
Потом радостное опьянение исчезло. Он понял, что не может ходить во Второй. Понял, что находится на нижней ступеньке местной иерархии, и разозлился. Каждый раз, когда ему говорили в магазинах, что дорогие товары недоступны из-за его ограниченного кредита, каждый раз, когда он видел, что у кого-то более дорогая одежда и лучше планировка в доме, он испытывал обжигающую злобу, до дрожи в руках.
Долгие годы у него не было женщины в мирах - и это его тоже злило. Женщин здесь не хватало, и они предпочитали самых сильных мужчин. Во всяком случае, так бывало с самыми интересными женщинами, которые всем нравились. Ему, Мьелле, оставались объедки с их стола. А он не хотел жениться на какой-нибудь официантке.
Но тут в его жизни появилась Зарайа. На какие-то два года он забыл обо всем. Он любил ее и был счастлив. А она начала ходить во Второй, и в Третий. Мьелле забеспокоился. Он знал, что из-за этого она может его бросить: он был слабее ее, а какой женщине такое понравится? Он всерьез паниковал. Во всем угождал ей, старался предупреждать каждое желание, но не помогло.
Она ушла, и это оглушило его, раздавило, он снова ненавидел целый мир. Всех в этом чертовом, ужасном, несправедливом мире, хуже которого была только мерзкая, тусклая реальность Восьмого. Сначала он расстался с Зарайей, поклявшись никогда больше с ней не встречаться. Она плакала, говорила, что не хотела его обидеть, что он еще встретит кого-нибудь.
Ух, как ему хотелось ее ударить. Если бы он был в Восьмом, то так бы и сделал. Он бы избил ее, сломал бы ей что-нибудь. Но долбаный закон запрещал распускать руки. Однажды Мьелле видел, как к Ксеару привели человека, который дал пощечину своей жене. Всего одну пощечину - и его арестовали там же, на улице. Айи даже не спросил его, почему он так поступил. Он просто выставил его из Семи миров на месяц - на реальный месяц, почти на два здешних года.
Потом приходила жена того человека, из приемной он слышал, как она плакала, хватая Ксеара за руки и умоляя вернуть ей мужа. Он холодно сказал ей, что не станет говорить с ней, пока она не начнет себя уважать. И ушел. Мьелле тогда долго отпаивал ее чаем и успокаивал, мягко убеждая в правоте Ксеара. Но в глубине души он возненавидел его еще больше.
Ненависть захлестывала его, как морская волна, затапливала глотку, не давала дышать. Казалось, даже в легкие проникла и жгла их изнутри так, что даже подташнивало. Хотелось ужалить напоследок. Все равно они его выставят, так какая разница?