— Я вас умоляю — каждые десять минут посылайте радио, может быть, они примут и ответят, — говорил Рене наместнику Джибути.
А тот ходил по ковру кабинета с сигарой в зубах и повторял:
— Я совершенно не знаю, чем помочь, я телеграфировал в Париж.
— Надо делать, делать что-нибудь. Уже полсуток нет известий, у них могли стать моторы, выйти газ, и они в песках ждут голодной смерти, — говорил с тоской Рене.
Наместник пожал плечами.
— Ну, вот вы скажите мне, что же именно я могу сделать?
И наместник остановился перед Рене.
Как ни странно, вопрос этот застал Рене врасплох.
Действительно, как помочь дирижаблю, который неизвестно где? Рене старался поскорее придумать, но ничего не мог. Он подошел к карте земли Сомали, которая висела на стене кабинета, и стал соображать. Ах, зачем он не спросил Лантье, куда они хотят лететь. Да до того ли тогда было. Он старался поставить себя в положение своих оставленных товарищей. Вдруг ему ясно стало, что непременно к морю, к берегу океана должен был стремиться дирижабль. Море — это единственная дорога, по которой им может прийти помощь.
— Ну, что? — говорил между тем наместник, видя, что Рене в затруднении. — Извольте, я вам предоставлю действовать от моего имени, распоряжайтесь мною, как вам…
Вдруг Рене отвернулся от карты и подошел к наместнику.
— Вот, вот что надо делать: на рейде пароход, французский пассажирский пароход! Надо послать его вдоль берега земли Сомали на юг.
— Зачем? — недоумевал наместник.
— Дирижабль будет у берега, если не сейчас уже там. Сейчас же, — это в вашей власти!
Рене было жаль товарищей. Он думал, что вот теперь, может быть, сейчас вот, они погибают в песках от жажды, от жары, в море песку, и ему во что бы то ни стало хотелось в решительный момент прийти на помощь товарищам.
Пароход «Пьеретт» получил приказ наместника немедленно идти вдоль берега на розыски пропавшего дирижабля. Рене не сходил с капитанского мостика. Он не выпускал из рук бинокля, хотя знал, что дирижабль можно встретить только гораздо южней. Каждые полчаса посылали радио:
«Дирижабль 126Л.
Идем на помощь, телеграфируйте, где вы.
Пароход „Пьеретт“. Рене».
Все пассажиры были возбуждены. Все говорили о неожиданном предприятии, в котором невольно им пришлось участвовать.
Настала тропическая ночь. Океанская зыбь вспыхивала на гребнях волн фосфорическим светом. Начинался уже муссон[44], тянуло жарким дыханием с материка. Рене смотрел на звезды, и ему чудилось, что вот мелькнул прожектор дирижабля. Он бегал к телеграфисту, который с слуховыми наушниками на голове следил за всеми звуками, которые улавливала антенна телеграфа.
— Нет, мосье, ничего нет пока! — встречал он каждый раз Рене.
Рене казалось, что пароход еле плетется, хотя он шел 18 узлов. Рене бегал к механику, к кочегарам и умолял прибавить ходу. Между двумя мачтами парохода на обручах были протянуты пучком антенны телеграфа, и от них шел провод в каюту радио. Рене глядел на них, и ему казалось, что он вот-вот услышит голос старика Арно.
— Нет, мосье, пока ничего! — каждый раз отвечал телеграфист.
Дул довольно свежий юго-западный ветер, когда утром Рене вышел на палубу. Он не раздевался и почти не спал. Сменился телеграфист, и новый говорил тоже:
— Ничего пока, мосье, ничего!
Пассажиры тоже волновались, но, кажется, жалели Рене больше, чем пропавший дирижабль.
«С „Пьеретт“ доносят, — телеграфировал наместник в Париж, — что по всему побережью Сомали дирижабля 126Л не обнаружили».
Капитан «Пьеретт» убеждал Рене оставить это скитание вдоль Сомалийских берегов.
— Ведь мы израсходуем уголь, и я не могу рисковать доверившимися мне пассажирами и командой, как ваш Жамен. Вместо одной катастрофы будет две, — убеждал моряк.
Рене пришлось сдаться. Пароход повернул на северо-восток, взявши курс на Коломбо. Уже сильно засвежевший муссон дул в корму.
Рене был в отчаянии. Если бы было в его власти, он так и ходил бы тут у берегов Сомали, пока не сжег бы под котлами весь уголь, всю мебель, все деревянные переборки на пароходе. А теперь не на что было надеяться.
Океан был почти спокоен, и только широкая волна, как вздох, проходила под пароходом. Было жарко. Пассажиры сидели под тентом на палубе. Это были веселые, богатые путешественники. Они разочаровались — интересное приключение не удалось, и им только лишнее время придется болтаться в пустом и скучном океане. Они с усмешкой и сожалением поглядывали на Рене. А он не находил себе места, стоял и смотрел через решетки вахты в кочегарку. Там по временам звякали о железные плиты лопаты, отворялись дверцы топок, и красным фантастическим светом обдавало полуголые фигуры кочегаров. Рене невыносимо было смотреть на беспечные лица туристов-пассажиров. Он вскочил на решетки, нашел спуск в кочегарку и по крутому железному трапу спустился вниз. Было жарко, как в аду. Рене удивился, как можно тут пробыть час, а не то что проработать четырехчасовую вахту. Кочегары были до пояса голые, и вокруг головы над бровями у каждого был повязан жгут из сетки, чтобы потом не заливало глаза.
«Венец мученика», — подумал Рене. Но мученики весело встретили ученого.
— Вот, — пошутили они, — если попадем в ад, не будем без работы: будем шевелить огонь под этими, что наверху, под тентом.
— Так и не нашли товарищей? — посочувствовал кто-то.
— А вот он знает, где они, — сказал молодой парень с лопатой и указал на пожилого высокого кочегара.
— Знаю, — уверенно сказал тот. — Мы все время про них толкуем. Очень просто.
Рене насторожился.
— Очень просто, — продолжал кочегар, — у них бензин кончился, понимаете?
В это время раздался стук лопаты по плитам. Кочегары, как один, раскрыли топки. Нестерпимым жаром ударило в тесное пространство кочегарки, но полуголые люди чуть не в самом огне брали уголь лопатами и с силой и необычайной ловкостью швыряли его в пасть топки.
Рене заглянул в огонь и от жара зажмурился. Но топки захлопнулись, и высокий кочегар, тяжело переводя дух, продолжал:
— Бензин кончился. Дураки они оставаться в песке там, — он указал лопатой на запад, — они пошли за ветром. Если харчи есть, так их донесет до Индии.
— Вы так думаете? — ухватился Рене за эту мысль.
— Верное слово: в море хоть на пароход могут нарваться, а в песках — какой дурак туда полетит? Э! Они еще раньше нас в Индии будут.
Все кочегары столпились около Рене и ждали, что скажет ученый человек. Высокий кочегар свернул папиросу, достал лопатой из топки уголек и закурил. Рене был так поражен, что стоял и глядел на этого потного, черного от угольной пыли человека: он не ожидал, что здесь, в этой преисподней, люди думали и решили дело.
— Совершенно верно, — прошептал Рене, — что же вы молчали?
— Нам-то чего же лезть? Там-то ведь, кажись, поумней нас люди думают.
— Но почему они не телеграфируют? — хватился Рене.
— Да ведь надо динамо-то[45] крутить — как же без бензина-то, дорогой товарищ! Давай уголь, не спи! — крикнул он китайцу-угольщику и стал подгребать уголь ближе к топке.
Рене выскочил на палубу. Как прохладно показалось ему здесь под тропическим солнцем; и он уж совсем другими глазами глянул теперь вниз через решетки в кочегарку.
Теперь Рене не мог удержаться, чтоб не глядеть вверх, хоть и знал, что это безнадежно. Пассажиры посмеивались, а один остряк уверял всех, что ученый сошел с ума.
А в Париже телеграмма наместника Джибути была напечатана во всех газетах: дирижабль пропал бесследно. Спрашивали авиаторов, ученых, — те пожимали плечами, хмурили лбы, иные отшучивались, но никто не мог ничего решить. Одна бойкая газетка даже обещала приз в 1000 франков тому, кто угадает, что случилось с 126Л. Эйфелева башня вопила во все концы, но никаких известий не получалось. Какой-то лавочник успел выпустить мыло «Жамен», но и это не решило дела. В авиационном клубе день и ночь толклись люди, курили, спорили до хрипоты, изучали карту земли Сомали, воздушные течения и не могли прийти к какому-либо выводу.
44
Муссон — ветер в Индийском океане, который летом дует с юго-запада, зимой с северо-востока и разводит огромную зыбь.