Старик совсем присунулся к парню и, ударяя его в голую грудь медным биноклем, закричал:
— Понимаете, как пальцем тычет! Ни одного промаха! И это под огнем, заметьте, в спешке!
Старик тряс биноклем над головой парня. Бинокль сверкал на солнце медью и стеклами.
— Задним ходом отступаем, лавируем меж своими минами, и наконец ахнуло: сел немец на нашу капусту. Справа опять рявкнуло — другой нарвался! Так, не лазь в чужой огород! А Осипов гвоздит и гвоздит. Из боя мы вышли как ворона с пожара: ни труб, ни мачт. Пришли домой — Осипова к командиру требуют.
— Никак нет, — говорят, — не может.
— В лазарете?
— Никак нет!
— Контужен?
— Никак нет!
— Да что же с ним, черт возьми! Конвоем его привести!
— Никак нет, — говорят, — невозможно! Можно только на руках принести: пьян.
— Кто напоил?
— Самочинно, — говорят. — Разбил два шлюпочных компаса и спирт из них выпил. «Только для этого счастья, — говорит, — я и жив остался».
Горчайший был пьяница! Ну что с ним поделаешь, произвели в комендоры. Этого Осипова все у нас знали, да и немцам он дал себя знать. Вы перед ним мозгляк, молодой человек! Громадина, в плечах полсажени, рыжий как таракан, весь в веснушках, как клопами усажен; веснушки — во! Брови рыжие, и душа-то у него была какая-то рыжая. Но стрелять, действительно, мог из пушки по воробью, да еще и влет. Это он, Васька Осипов, садит сейчас по этим мишеням. Он! Узнаю письмо по почерку. Нет, меня не надуешь!
— Да когда же Васька-то был рыжим-то? — сказал парень.
— Всегда, всегда! — нетерпеливо закричал старик. — И, я вижу, не знаете вы этого Осипова. Понаслышке знаете.
Старик презрительно посмотрел на парня и отвернулся от него.
— А вон, никак, со стрельбы идут, — сказал парень.
Прищурясь, он смотрел вдаль: на горизонте показался дым. Он колыхался и волновался в жарком мареве моря.
— Если это «Марат», то факт: это Васька стрелял. Он на корабле по этой части спец, ударник. Дайте-ка глянуть.
Парень взял бинокль.
— «Марат» и есть. Так это Васька грохал. Честное слово, дедушка!
— То-то и есть, что Васька Осипов, — сказал старик, вырвал бинокль у парня и навел его на корабль. — «Дедушка, дедушка», — ворчливо бормотал он. — Все нами, стариками, держится. Нет-с, дорогие товарищи, без нас, стариков, не обойдетесь! Пришлось Ваське Осипову поклониться, и мне еще поклонитесь!
— Да какой же Васька — старик? — сказал парень. — Он старше меня всего на два года.
— Васька? Осипов?
— Осипов.
— Рыжий?
— Да нет, мы оба чернявые.
— Так не видал ты Осипова — и не ври.
— Да как не видал! Чай, он брат мой родной!
— Васька? Осипов Васька?
— Ну да.
— Это он бил по щиту?
— Факт — он.
— Тьфу!
Старик плюнул и с минуту молчал потерявшись.
— Пьет? — закричал он вдруг, в упор уставясь на парня.
— Что вы, дедушка! Там у них, на «Марате», все комсомольцы. И Васька — комсомолец.
Старик плюнул в песок, словно камнем бросил.
— Тьфу!
И зашлепал от моря. В расстройстве он забыл спрятать в карман «его превосходительство» и так и размахивал им до самого дома. А дома он швырнул «его превосходительство» на дырявый диван, подошел к окну, смотревшему в море, и рывком наглухо задернул занавеску.