Дверь распахивается, открывая взору обнаженного по пояс Джастиса. Его лицо мгновенно заполняет беспокойство, он хватает меня за руки, чтобы поддержать.
— Райан, что случилось?
— С-случилось нечто плохое, — бормочу, пытаясь дышать сквозь истерику.
Он притягивает меня к груди, прижимая к себе.
— Дыши, детка. Все в порядке. Я тебя держу.
— Мне нужна твоя помощь, — плачу я. — Я... — слова застревают в горле, когда из спальни выходят его полураздетые братья, а за ними следует завернувшаяся в простыню блондинка.
У меня не уходит много времени, чтобы сложить два и два. Разбитое сердце обрушивается вниз. Я отталкиваюсь от твердой груди Джастиса, глядя на него снизу вверх, и медленно отступаю. Он следует за мной, его губы двигаются, но из-за расстройства, сжимающего грудь, я ничего не слышу.
Так будет всегда. Пока я буду находиться здесь, мне постоянно придется наблюдать такое. Всегда придется терпеть обвинения. Все будут гадать, кто отец.
Именно эта мысль вынуждает меня броситься обратно по коридору. Он зовет меня, но я не останавливаюсь, меня подпитывает вновь обретенная энергия.
— Проклятье!
Я толкаю боковую дверь и сбегаю по задней лестнице, а его сердитые слова следуют за мной. Снова оказавшись на улице, вижу, что Дерека нет, а дождь все усиливается. Посмотрев в обе стороны, пытаюсь определить направление и слышу, как вдалеке выкрикивают мое имя.
Джастис.
Я бросаюсь в лес за зданием, пробираюсь сквозь густую растительность, перепрыгивая через бревна и уворачиваясь от веток, по щекам катятся слезы. Понятия не имею, куда иду и что собираюсь делать. Все это похоже на дурной сон, от которого мне хочется проснуться, но ничего не выходит.
Я застряла в кошмарной реальности. Одинокая и поверженная.
Выхожу с другой стороны леса и бегу прямо по шоссе.
Меня ослепляет свет фар, при виде быстро приближающегося автомобиля, который появляется из ниоткуда, из горла вырывается крик. Страх приковывает меня к месту, я поднимаю руки в попытке защитить лицо, а перед глазами проносится вся моя жизнь.
Автомобиль, визжа шинами, сворачивает в последнюю секунду, проезжая мимо меня. Старый фермерский грузовик останавливается в стороне, и из него выпрыгивает Тэтчер Крид.
Если бы у меня хватило сил посмеяться над иронией происходящего, я бы это сделала, но в данной ситуации нет ничего забавного.
Тэтчер спешит ко мне, открывая мое лицо ливню.
— Райан, с тобой все в порядке? — говорит он ласково, с беспокойством глядя на меня. — Что такое, дитя? Что случилось?
Не имея никого, к кому можно было бы сейчас обратиться, я опускаю голову, мое тело сотрясают рыдания.
— Мне нужна помощь, Тэтчер.
Он крепко меня обнимает, заключая в объятия.
— Я тебе помогу. Пойдем, здесь небезопасно. Я тебя подвезу.
— Я не могу вернуться домой, — говорю я.
Не сегодня. А может, и никогда.
Он не спрашивает почему и не убеждает меня в обратном. Вместо этого успокаивающе обнимает за плечи и ведет к грузовику.
— Тогда ты поедешь ко мне домой.
Время пролетает в некоем душераздирающем тумане, и вскоре я уже сижу за его кухонным столом, накинув на плечи толстое шерстяное одеяло. Передо мной чашка горячего чая, в которую я изливаю горючие слезы.
Тэтчер садится рядом со мной и накрывает мою руку своей искалеченной рукой, у которой не хватает половины пальцев.
— Поговори со мной, дорогая. Что бы это ни было, мы все исправим.
— Это невозможно исправить, — говорю, чувствуя безысходность.
— Решения есть всегда. Они дарованы нам Богом. Мы просто должны их найти. — Он терпеливо смотрит на меня теплыми и добрыми глазами. Так много людей боятся этого человека, когда от него не исходит ничего, кроме щедрости и нежности. По крайней мере, в отношении меня.
— Я беременна, — шепчу, впервые произнося эти слова вслух. — Джастис — отец.
Шок отражается на его лице за несколько секунд до того, как он откидывается на спинку стула и делает протяжный выдох.
— Я не хотела, чтобы так случилось, — плачу я. — Клянусь.
— Ну-ну, — уговаривает он, потирая мою руку. — Конечно, ты не хотела, чтобы так случилось. Ты не одна, Райан.
Он ошибается. Я одна, и произошедшее сегодня вечером, доказывает это.
— Что сказал мой сын, когда ты ему рассказала?
Я отрицательно мотаю головой.
— Я не рассказала. Я не могу.
— Ты должна. Он поступит правильно с тобой и этим чудесным ребенком.
— Я пыталась. Я ходила туда сегодня вечером, но… — я замолкаю, не в силах признаться ему в том, что видела. Хотя мне и не нужно, он видит это по боли, написанной на моем лице.
— Мои мальчики очень сложные, — говорит он.
Грустная улыбка растягивает мои губы.
— Джастис говорил то же самое.
— Они хорошие парни, но у них была тяжелая жизнь.
Я ничего об этом не знаю, потому что Джастис никогда не рассказывал о своей жизни до Тэтчера. По правде говоря, я тоже никогда особо не расспрашивала. Он дал понять, чтобы я с самого начала поняла, что эта тема под запретом.
Если бы не разный цвет кожи, никогда бы не догадаться, что мальчики не родные Тэтчеру. Возможно, в их жилах течет не одна кровь, но он любит сыновей, как своих собственных. Это слышно в его голосе и видно по его глазам всякий раз, как он о них говорит.
Им повезло, что он у них есть. Повезло достаточно, чтобы иметь хотя бы одного любящего и заботливого человека. У меня не было даже этого. Ни братьев, ни сестер, ни других родственников. Только родители, которые возненавидели меня с момента моего рождения.
— Я люблю его, Тэтчер, всегда любила. Но я не могу остаться здесь вместе с ребенком. Родители ни за что этого не допустят, и пока парни будут заниматься тем, чем занимаются, — делаю паузу и тяжело сглатываю, — все будут спрашивать, чей он.
На его лице застывает недовольство.
— Я понимаю, чего ты боишься, и не виню тебя. Но мы можем решить эту проблему.
— Как? Ты знаешь, на что способны люди в этом городе, особенно семьи основателей. — В доказательство своих слов, накрываю его искалеченную руку своей, и мучительная боль, заполняющая его черты, ударяет меня в грудь.
Много лет назад, задолго до моего появления, случилось нечто ужасное. Не знаю точно, что именно, все об этом молчат, но нечто очень серьезное и это связано с Тэтчером. Это все, что я знаю.
Я продолжаю говорить, рассказывая о встрече с Дереком возле дома, не скрывая никаких подробностей. По коже бегут мурашки, и ужас снова терзает тело.
— Я боюсь за своего ребенка. Я знаю родителей, и ничто не помешает им сделать то, что, по их мнению, они должны, чтобы защитить репутацию нашей семьи.
Что-то мелькает на его лице: выбор, принятие — решение. Он встает из-за стола и выходит из комнаты, но через минуту возвращается с толстым коричневым конвертом.
— Что это? — спрашиваю, когда он протягивает его мне.
— Открой.
Открыв конверт, просовываю внутрь руку и достаю большую пачку денег.
— Этого будет достаточно, чтобы продержаться некоторое время.
Я вскидываю на него глаза и быстро качаю головой.
— Тэтчер, нет. Я не могу. Я не имела в виду…
— Тише, дитя. Ты можешь и возьмешь. — Он протягивает руку и нежно кладет ее мне на плечо. — Я люблю своего мальчика и твердо верю, что он заслуживает знать, но я также согласен, что здесь ты оставаться не можешь. Не когда носишь под сердцем ребенка. Я не доверяю этим людям, — в его голосе слышится гнев, выражение лица становится жестче. — Когда-нибудь ты расскажешь моему сыну, но я позволю тебе решить, когда. А пока мы вытащим тебя отсюда и обеспечим безопасность.