"Вы зачем сюда приехали?" Дело быстро прояснилось, и все семеро жестоко разъярились:
"Выходит, он её одну собрался выдать за нас семерых! Да это неслыханно! Он над нами глумится! Ну, мы ему покажем!" И пришло к царю от них такое требование:
"Либо выдавай Прабхавати за всех нас, либо мы на тебя идём войной". Услышал это царь, перепугался и созвал совет:
"Что делать будем?" –
"Государь, — ответили советники. — Все семеро царей пришли, чтобы забрать Прабхавати. Они грозятся разрушить городские стены, силой вломиться в город и перебить всех жителей и наше царство захватить, если ты не выдашь её им. Придётся послать им Прабхавати, пока стены целы.
Гордо встали под стенами Витязи, бронёй одеты. Надо выдать им царевну, А не то разрушат город".
Выслушал их царь и сказал: "Хорошо. Но если я одному из них отдам Прабхавати, остальные всё равно начнут войну. Одному царю отдавать её бессмысленно. Что ж, пусть она на себе теперь узнает, чем грозит строптивость! Надо ж было ей бросить первого царя всей Джамбудвипы и сбежать домой! Вот казню её, велю разрубить на семь частей и пошлю им каждому по части.
Я Прабхавати-гордячку Разрубить велю на части И раздам их супостатам, Что грозят теперь войною".
Эти его речи разлетелись по всему дворцу. Донесли служанки и Прабхавати: "Слыхали мы, что царь собрался разрубить тебя на семь частей и послать те части семерым царям". В смертельном страхе Прабхавати вскочила и побежала к матери в опочивальню.
Прекрасная, в шелка одетая, Царевна поспешила к матери. В глазах её блестели слёзы. За нею следом шли служанки.
Прибежала она к матери и жалобно запричитала:
"Увы, что станется со мною! Моё лицо привыкло к пудре, Привыкло в зеркальце глядеться И видеть, как оно прекрасно, Пригоже, безупречно, мило. Теперь ему смотреться в землю! А эти кудри вороные! Они умащены сандалом, Но будут, спутаны и грязны, Лежать на поле среди мёртвых, Их грифы будут рвать когтями! Мои ухоженные руки! Они едва пушком покрыты, Натёрты порошком сандала, А ногти выкрашены красным — Теперь их кшатрии отрубят И бросят на поживу волку! А эти груди налитые! Они умащены сандалом, Но ими я вскормлю не сына, А кровожадного шакала, Он в них с урчанием вгрызётся! Широкие, крутые бёдра (Их покрывает только пояс Из ткани, золотом расшитой) Теперь безжалостно отрубят И бросят на поживу волку! Шакалы, волки, псы лесные И остальные хищники Сожрут теперь Прабхавати И станут вечно молоды. Коль плоть мою забрать хотят Безжалостные кшатрии, Ты хоть о том их умоли, Чтоб кости выдали тебе, И при дороге их сожги. Вели там всё перекопать И карникару посади. Когда она в конце зимы Цветами вся покроется, Ты, может, вспомнишь обо мне: "Мила была Прабхавати!""
Так она жалостно плакалась матери. Тем часом во дворец по царскому приказу явился палач с топором и колодой. Весть об этом тут же облетела все покои. А царица-мать, узнав о приходе палача, в великом горе направилась к государю.
Подобная богине красотою, Царица мадров, мать Прабхавати, Пришла к царю, чтоб попросить за дочь, И увидала там топор с колодой. "Ужели топором ты дочь мою — Такую стройную, изящную — Велишь на части разрубить, увы, Чтобы отдать её останки недругам?"
"К чему напрасные слова, царица, — стал вразумлять её царь мадров. — Твоя дочь бросила мужа, могущественнейшего царя на всей Джамбудвипе, прибежала домой чуть ли не по собственным следам — они, должно быть, ещё не стёрлись на дороге. Ведь она сама и принесла с собой свой приговор. Пусть эту гордячку постигнет кара по заслугам!" Царица вернулась к дочери и зарыдала:
"Я лишь добра тебе желала, Да ты не слушала советов, А ныне ждёшь четвертованья, Твой путь теперь — в обитель Ямы.
Кто рассудительному слову Доброжелателей не внемлет, Того лишь беды ожидают, Он сам себе готовит гибель.
А если б Куше родила ты Отраду вашей жизни, сына, –
Наследника в златом убранстве Растила ты бы беспечально, Была б у родичей в почёте, И смерть тебе бы не грозила.
Где гонг гудит, где слон трубит –
В семье у кшатриев могучих Не высшее ли счастье в жизни? Где скакуны ржут у ворот, Где жалобные песни слышны –
В семье у кшатриев могучих Не высшее ли счастье в жизни? Там, где кричит павлин призывно И слышится кукушки пенье, –
В семье у кшатриев могучих Не высшее ли счастье в жизни?"
"Ах, был бы здесь сегодня царь Куша! Он бы прогнал всех семерых, избавил дочь мою от лютой погибели и забрал бы её обратно к себе", — подумала тут мать-царица и произнесла вслух:
"Где ж гроза всех супостатов, Сокрушитель вражьей силы, Куша, царь великомудрый? Он бы спас тебя от смерти!"
"Моя мать восхваляет Кушу, но помощи от него не чает, — подумала Прабхавати. — Скажу-ка я ей, что он здесь и служит у царя поваром". И она призналась:
"Здесь гроза всех супостатов, Сокрушитель вражьей силы, Куша, царь великомудрый! Он в бою их одолеет!"
"Что это она лепечет? Перепугалась до того, что и себя не помнит", — подумала мать.
"Ты либо бредишь, дочь моя, Либо со страху поглупела. Когда бы Куша рядом был, Ужель могли бы мы не знать?"
"Мать мне не верит. Она и не подозревает, что он уже семь месяцев живёт здесь. Возьму и покажу его ей", — решила Прабхавати. Она подвела мать за руку к окну и показала на Кушу:
"Вон повар во дворе стоит, Он дхоти туго завернул И чистит грязную посуду. Не узнаёшь ли ты его?"
Бодхисаттва и в самом деле в это время принёс воды и принялся за мытьё горшков. "Сегодня наконец-то исполнится моё заветное желание: Прабхавати перепугается до смерти и откроет остальным, что я здесь. А пока надо скоротать время за делом", — думал он. Царица же не узнала его и с презрением сказала дочери:
"Ты мужичка и чандалка, По рождению царевна, Как ты в связь с рабом вступила!"
"Мать не догадывается, что это Куша, не знает, что он ради одной меня занялся подобным делом", — поняла Прабхавати и возразила:
"Всё ты поняла превратно. Рода я не оскверняю, Не мужичка, не чандалка. Это — сын царя Икшваку, А отнюдь не раб презренный! Что ни день, в его столице Угощение готовят Брахманам благочестивым, А всего их — двадцать тысяч. Столько же слонов у Куши, Столько же коней у Куши, Столько же волов у Куши, Столько же повозок разных, Столько же коров доится Ежедневно в его царстве. Это — сын царя Икшваку, А отнюдь не раб презренный!"
"Она говорит очень уверенно; должно быть, это и вправду Куша", — поверила наконец мать. Пошла она с этой новостью к царю. Тот поспешно явился к Прабхавати:
"Верно ли слышал я, что царь Куша здесь?" –
"Да, батюшка. Он уже семь месяцев служит у тебя поваром, стряпает для меня и сестёр". Царь не сразу поверил, расспросил ещё горбунью, но и та всё подтвердила. Тогда царь упрекнул Прабхавати:
"Ты поступила очень дурно, Что о царе нам не сказала, Когда он к нам тайком явился, Прикрывшись повара обличьем, Как кобра — лягушачьей шкурой".
Он тотчас спустился к Куше, приветствовал его, молитвенно сложил руки и стал просить прощения;
"Я провинился пред тобой, Прости меня, великий воин. Ты к нам неузнанным пришёл. Я не предполагал такого".
"Если я отвечу грубо, сердце его разорвётся. Надо его утешить", — подумал бодхисаттва и сказал:
"Здесь виноват лишь я один, Я сам стать поваром решил. Уж лучше ты прости меня. Ты неповинен, царь, ни в чём".
Царь увидел, что Куша настроен дружелюбно, вернулся во дворец и велел Прабхавати немедленно повиниться перед мужем:
"Иди же, неразумная, И повинись перед царём. Быть может, смилуется он, Спасёт тебя от гибели".
Прабхавати послушалась и направилась к нему; сёстры и служанки шли следом. Бодхисаттва стоял на том же месте, одетый как горшечник. Он догадывался, что Прабхавати придёт к нему. "Сейчас я сломлю её гордыню! Будет же она в грязи валяться у моих ног!" — подумал он, всю заготовленную в горшках воду выплеснул на землю, да ещё метлой повозил. Получилась большая грязная лужа. Прабхавати подошла, упала в ноги ему прямо в грязь и повинилась.