Вняла отцовскому совету Прабхавати богоподобная, Челом к ногам припала Куши, Могучего владыки маллов: "Прости меня за все те ночи, Что я была с тобой в разлуке! Не гневайся, великий воин! К твоим стопам я припадаю. Даю отныне обещанье — Услышь меня, о махараджа, — Что никогда не буду больше Противиться твоим стремленьям. Коль ты мольбе моей не внемлешь, Меня сегодня четвертуют".
"Если я отвечу ей: "И поделом тебе будет", — у неё сердце разорвётся. Надо её успокоить", — решил бодхисаттва и ответил:
"Могу ли я мольбы не слышать! Утешься, я тебя прощаю. Я не злопамятен, благая. Ты можешь больше не бояться. Даю отныне обещанье — Услышь меня, моя царевна, — Что никогда не буду больше Противиться твоим стремленьям. Тебя, красавица, желал я И много горя натерпелся. Я всё готов был сокрушить здесь, Чтоб увести тебя обратно".
Тут царь Куша оглядел окружавших его — так сам Индра, царь небожителей, озирает свою свиту — и преисполнился воинской гордости:
"Что же это? Я ещё жив, а мою жену хотят забрать чужие?!" И он, будто лев на царском подворье, потянулся и рыкнул:
"Пусть все в городе знают, что я здесь! — и добавил: — Я возьму их живьём. Снаряжайте колесницы, Конницу готовьте к бою. Я свою явлю вам доблесть, Пусть враги меня боятся".
"Моя задача теперь — взять врагов в плен, — обратился он к Прабхавати. — А ты пойди умойся, принарядись и жди меня во дворце".
Да и самому Куше надо было позаботиться о своей внешности. Для этого приближённые царя мадров прямо на кухонном дворе разбили шатёр. Явился цирюльник. Царю Куше вымыли голову и бороду, причесали его, подали полный набор драгоценностей. Затем он в сопровождении советников взошёл на дворцовую башню, огляделся по сторонам, приосанился, и всё затрепетало под его взглядом. "Настал черёд подвигам!" — возгласил он.
Грозный царь, как лев, расправил плечи И могучим телом потянулся. Восхищённо на него смотрели Обитательницы внутренних покоев.
Царь мадров прислал ему отлично выученного и богато убранного боевого слона. Воссев ему на спину, бодхисаттва, осенённый белым зонтом, приказал: "Приведите Прабхавати!" Он усадил царевну у себя за спиной и во главе войска — боевых слонов, колесниц, конницы и пехоты — выступил из города через восточные ворота, трижды издал боевой клич: "Я царь Куша! Кто хочет пощады, пусть падёт ничком", — и бросился в бой.
Царь Куша на слона воссел И усадил Прабхавати, Издал свой громогласный клич И бросился в сражение. И, слыша грозный клич его, Смешались неприятели И тотчас кинулись бежать, Как антилопы прочь от льва. Пехота, колесничие, Погонщики и всадники Расстроили свои ряды И разбежались кто куда. Возрадовался царь богов И, восхищённый доблестью, Он самоцвет Вайрочану Принёс в дар победителю. Итак, царь Куша победил И принял в дар Вайрочану. Затем он на спине слона Вернулся в город Сакалу. Всех семерых воителей Он победил и взял в полон, Привёл и свёкру отдал их: "Вот, государь, враги твои. Теперь они побеждены, Их жизнь и смерть — в твоих руках. Решай же сам, как с ними быть — Казнить или помиловать".
Царь мадров сказал:
"Они твои враги, о царь, А вовсе не мои враги. Всё в твоей воле, государь, — Казни или помилуй их".
"Казнить их ни к чему, — решил Великий. — И пусть не окажется, что пришли они сюда напрасно: ведь у царя мадров есть ещё семь дочерей, сестёр Прабхавати. Почему б ему не выдать их за этих царей?" И он сказал:
"Есть у тебя семь дочерей, Прекрасных, словно апсары. Их надо выдать за царей — Врагов мы превратим в зятьёв".
Царь мадров ответил:
"Ты здесь — над всеми господин, Мы все подчинены тебе. Что хочешь, можешь им отдать. Твоё решение — закон".
И Куша велел всем царевнам принарядиться и повыдал их за семерых царей.
Довольны были семь царей Нежданною удачею И, Куше благодарные, К себе домой отправились. А сам царь Куша мощнорукий Взял самоцвет Вайрочану И, обретя супругу снова, К себе в Кушавати вернулся. От самоцвета, дара Шакры, Лицо его преобразилось: Когда Прабхавати и Куша Стояли в колеснице рядом, Они друг друга затмевали, Сияли оба красотою. Мать обрела родного сына, Супруги воссоединились И зажили с тех пор согласно, Богатым царством управляя".
Закончив это наставление в дхарме, Учитель изъяснил арийские положения, а затем отождествил перерождения: "Родителями были теперешние цари и царицы, младшим братом Куши — Ананда, горбуньей — Кубджоттара, Прабхавати — это нынешняя мать Рахулы, советниками и слугами были мои нынешние последователи, а царём Кушей был я сам". Монах, внимая изъяснению, обрёл плод прорезавшегося слуха.
Джатака о грядах в лесу
"Здесь, батюшка, не место грядкам…" — это Учитель произнёс в роще Джеты по поводу одного мирянина, заботившегося о своём отце. Родом он был из бедной семьи. Когда мать его умерла, ему пришлось содержать старика отца. Он вставал рано и, едва умывшись и почистив зубы, шёл на подёнщину — когда пахать, когда на разную домашнюю работу, — а на свой заработок покупал рис и готовил отцу поесть. И вот однажды отец сказал ему: "Сынок, тебе теперь приходится и домашнее хозяйство вести, и деньги зарабатывать. Что, если я тебя женю? Домашнее хозяйство ляжет тогда на жену". — "Не стоит, батюшка. Появится у нас в доме женщина, так ни тебе, ни мне покою не будет. Лучше без этого обойтись. Я о тебе буду заботиться, пока ты жив, а там уж видно будет". Отец всё же женил сына против его воли. Невестка попалась работящая, покладистая; ни свёкру, ни мужу не перечила. Муж был рад, что она оказалась послушной и смотрела за стариком, и весь свой заработок приносить стал ей. Она уж сама распоряжалась деньгами и свёкру еду готовила. И тут ей пришло на ум: "Чего бы муж ни принёс в дом — всё отдаёт мне. Наверное, отец ему в тягость. Попробую-ка я настроить как-нибудь мужа против свёкра и выживу старика из дому". И она принялась за дело: подаст старику то слишком горячей воды, то слишком холодной, кашу то пересолит, а то недосолит, то сварит слишком густую, а то — слишком жидкую…
Так она всячески старалась его раздражать, а когда он сердился, то поднимала крик и шла на ссоры: на этого старика, мол, угодить невозможно. Раз наплевала она в разных местах и наябедничала мужу:
"Ты посмотри, что твой отец делает! А стоит мне ему слово сказать, так он злится. Не могу я с ним жить в одном доме". –
"Знаешь, милая, — сказал муж, — ты ещё молода, приживёшься и в другом месте, а старику идти из дому некуда. Если ты его терпеть не можешь, то сама и уходи". Жена перепугалась и бросилась свёкру в ноги:
"Простите меня, больше такого не будет". С тех пор всё в доме стало по-прежнему. А муж был несколько дней так этими делами удручён, что и к Учителю не приходил послушать проповедь дхармы. Когда же жена его образумилась, он снова пришёл.
"Почему ты, мирянин, целую неделю не приходил к нам послушать дхарму?" — спросил его Учитель. Тот всё ему рассказал.
"На этот раз всё обошлось, — сказал Учитель. — Ты ей не поддался и не выгнал отца из дому. А вот в прошлом вышло иначе: ты пошёл на поводу у жены и повёз своего отца на кладбище. Там бы ему и конец пришёл. Хорошо, что я рядом оказался. Я ведь тогда был твоим семилетним сыном, заступился за старика и не дал совершиться отцеубийству. Ты внял мне в тот раз и согласился кормить и опекать своего старого отца до самой его кончины, а потому и возродился после на небесах. И знаешь ли, почему ты не послушался теперь своей жены? Это я тебе тогда ещё наказал, чтобы ты заботился о своих родителях во всех грядущих жизнях, а не только в той". И по просьбе мирянина Учитель рассказал о былом.
"Давным-давно в Варанаси правил царь Брахмадатта. Тогда в одной семье, что жила в какой-то деревне царства Каши, был один-единственный сын, и звали ею Васиштха. Он кормил своих престарелых родителей, а когда мать его умерла, стал один ухаживать за отцом… Короче, всё происходило почти так же, как и на этот раз. Разница только вот в чём: жена тогда не просто сказала:
"Ты посмотри, что твой отец делает! А стоит мне ему слово сказать, так он злится", — она ещё добавила:
"Господин, отец у тебя груб, сварлив, только и ищет ссор. Не могу я с ним жить в одном доме. К тому же не сегодня-завтра ему помирать. Он и так уж больной и дряхлый — долго не протянет. Одним словом, вырой ему могилу на кладбище, отруби голову лопатой и закопай". Так она повторяла не раз. Наконец муж сказал: