Всем своим домочадцам Бодхисаттва давал такие наставления: «Одаривайте нуждающихся, чем только можете, не преступайте обетов, совершайте обряды упосатхи. А главное — не забывайте о смерти, хорошенько запомните, что всем вам суждено умереть. Ведь всем нам достоверно известно, что мы умрём, а вот сколько мы проживём — никто не знает. Ничто составленное из частей не вечно и может разрушиться. Поэтому пуще всего берегитесь беспечности!» Остальные внимали его наставлениям и старались не предаваться беспечности и постоянно помнить о смерти.
И вот однажды Бодхисаттва пришёл с сыном на поле пахать. Сын сгрёб в кучу всякий мусор и поджёг его. Невдалеке в муравейнике сидела кобра, и дым начал есть ей глаза. «Это он нарочно подстроил!» — разозлилась она, выползла наружу и укусила его всеми четырьмя ядовитыми клыками. Сын тут же упал и умер. Бодхисаттва заметил, что он упал, остановил быков, подошёл, посмотрел. Видит — сын мёртв. Тогда он взял тело, перенёс его под дерево и одел — но не плакал, не причитал. «Разрушилось то, что должно было разрушиться, — твердо помнил он. — Умер тот, кому и была суждена смерть. Ведь ничто составное не вечно, все должно кончиться смертью». Так он, держась мысли о бренности всего сущего, снова стал за плуг.
Мимо поля проходил знакомый. Бодхисаттва окликнул его:
— Приятель, ты не домой ли?
— Домой.
— Тогда будь добр, зайди и к нам и передай моей жене, что сегодня еды на двоих не понадобится, — пусть принесёт только на одного, да пусть приходит сама, а не посылает, как обычно, рабыню. А лучше пусть приходят все четверо, пусть наденут чистую одежду и возьмут с собою цветов и благовоний. Тот все в точности передал.
— Кто это такое сказал? — спросила брахманка.
— Твой муж, уважаемая.
— Значит, сын мой умер, — догадалась она и даже не содрогнулась: она научилась владеть собой.
Оделась она во все чистое, взяла цветы и благовония, велела еду захватить и пошла со всеми на поле. И ни один из них не стал плакать и причитать. Бодхисаттва поел под тем же деревом, где лежал покойник; потом они собрали дров, уложили покойника на погребальный костёр, забросали его цветам, умастили благовониями и костёр подожгли. Ни у кого и слезинки не показалось: все собою владели, все помнили, что смерть неизбежна.
И от пыла их добродетели Шакру стало припекать снизу на его троне. «Кто это хочет лишить меня престола?» — задумался он и скоро понял, что донимающий его жар исходит от пламени их достоинств. Он порадовался за них и решил: «Спущусь-ка я к ним и тем дам им случай поведать во всеуслышанье об их победе над собою, а потом всю эту семью осыплю дождём драгоценностей».
И, тотчас перенёсшись туда, он стал подле погребального костра и спросил:
— Что вы делаете?
— Покойника сжигаем, господин.
— Не может быть, чтобы вы сжигали покойника. Оленя, наверно, жарите.
— Вовсе нет, господин. Это и впрямь покойник.
— Так это, стало быть, ваш недруг?
— Это, господин, мой родной сын, а не недруг, — ответил ему Бодхисаттва.
— Видно, сын был нелюбимый?
— Любимый, и очень.
— Почему же ты не плачешь?
Бодхисаттва объяснил, почему он не плачет: «Как змея сменяет кожу, Человек сменяет тело, Когда жизни срок исполнен, И уходит без оглядки. На костре сгорает тело И не внемлет причитаньям. Так зачем мне убиваться? Ведь судьбы не переплачешь».
Выслушав ответ Бодхисаттвы, Шакра обратился к его жене: — А тебе, мать, кем он доводился? — Это сын мой родимый, господин. Я носила его десять месяцев, грудью выкормила, на ноги поставила, человеком вырастила. — Отец все же мужчина, потому и не плачет, а как же ты, мать? Ведь у матери сердце податливо, почему ты не плачешь?
Она объяснила: «Он явился к нам без спроса И ушёл, не попрощавшись. Жизнь приходит и уходит, Горевать о том не надо. На костре сгорает тело И не внемлет причитаньям. Так зачем я буду плакать? Ведь судьбы не переплачешь».
Выслушав слова матери, Шакра спросил сестру покойного: — А тебе, милая, кем он доводился? — Это мой брат, господин. — Милая, сестры ведь любят братьев, почему ж ты не плачешь?
Она тоже объяснила: «Плакать буду — подурнею, А какая с того польза? Родичей, друзей и близких Лучше провожать бесстрастно. На костре сгорает тело И не внемлет причитаньям. Так зачем мне убиваться? Ведь судьбы не переплачешь».
Выслушав слова сестры, Шакра спросил у его вдовы: — А тебе, милая, кем он доводился? — Мужем, господин. — Когда муж умирает, жена остаётся одна, беззащитной вдовой. Почему ж ты не плачешь?
Она объяснила: «Плачет маленький ребёнок: «Месяц с неба мне снимите!» Кто по мёртвым причитает — Тот не большего добьётся. На костре сгорает тело И не внемлет причитаньям. Так зачем же убиваться? Ведь судьбы не переплачешь».
Выслушав ответ вдовы, Шакра спросил у рабыни: — Милая, а тебе кем он доводился? — Это мой хозяин, господин. — Наверное, он тобою помыкал, бил тебя и мучил, потому ты и не плачешь? Верно, думаешь: наконец-то он умер. — Не говори так, господин. С ним такое вовсе не вяжется. Хозяин мой был человек терпеливый, жалостливый, участливый, относился ко мне, как приёмный сын. — Почему же ты не плачешь?
Та тоже объяснила, почему не плачет: «Если я горшок разбила — Черепки не склеишь снова. Причитания по мёртвым К жизни их вернуть бессильны. На костре сгорает тело И не внемлет причитаньям. Так зачем же убиваться? Ведь судьбы не переплачешь».
Выслушал Шакра их речи, проникнутые дхармой, и благосклонно сказал: «Вы и впрямь отрешились от беспечности и научились помнить о смерти. Я не хочу, чтобы впредь вы зарабатывали себе пропитание своими руками. Я царь богов Шакра. Я наполню отныне ваш дом лучшими сокровищами без счёту. А вы приносите дары, блюдите обеты, совершайте обряды упосатхи и не предавайтесь беспечности». Такое дал он им наставление, одарил их несметные богатствами и вернулся на небеса.
Закончив этот рассказ о дхарме, Учитель изъяснил арийские истины, а затем так отождествил перерождения: «Рабыней тогда была Кубджоттара, дочерью — Удпалаварна (см. джатаку О монахине по имени Удпалаварна), сыном — Рахула (сын Будды Шакьямуни — прим. ред.), матерью — Кхема (монахиня, ученица Будды Шакьямуни, превосходящая всех женщин-монахинь в мудрости — прим. ред.), а брахманом был я сам». Домохозяин, услышав объяснение арийских истин, обрёл плод прорезавшегося слуха.
Джатака о знамени Дхармы
Словами «Путём дхармы идите, сородичи!» Учитель — он жил в ту пору в роще Джеты — стал рассказывать о монахе-лжеце. И, сказав: «Братия! Не только ныне, но и прежде был он лжецом!» — Учитель поведал о прошлом. В стародавние времена, когда в Варанаси правил царь Брахмадатта, Бодхисаттва обрёл своё земное воплощение в лоне птицы. А когда вырос, поселился на острове в океане и жил там в окружении множества птиц. Как-то раз купцы из Варанаси отправились на судне в плавание по океану, прихватив с собою ворону, обученную указывать стороны света. Но посреди океана судно купцов затонуло, ворона же полетела к острову. Подумала ворона: «Здесь множество птиц! Надо будет как-нибудь обмануть их, чтобы питаться их яйцами и птенцами!» И, утвердясь в том решении, ворона спустилась на остров, в самую гущу птиц, стала на одну ногу и так стояла с раскрытым клювом.
— Как зовут тебя, госпожа? — стали спрашивать птицы.
— Зовусь я Приверженницей дхармы, — отвечала ворона.
— А отчего ты стоишь на одной ноге?
— Если поставлю вторую, земля не удержит меня.
— А зачем ты разинула клюв?
— Затем, что питаюсь я одним воздухом, который пью постоянно! И, собрав вокруг себя всех птиц и говоря им: «Я наставлю вас, внемлете же слову моему!» — ворона спела в поучение им такой стих:
«Путём дхармы идите, сородичи! Благо тем, кто дхармы путём идёт! В дхарме движущийся обретёт покой В этом мире и также в иных мирах!»
Не ведая, что ворона их дурачит и что ей нужно лишь пожрать их яйца, птицы восславили ворону: