Ряд образов отражает здесь традиционный в индийской поэтике идеал красоты (прежде всего — женской) и имеет параллели в других памятниках санскритской литературы, в частности эротологической. Таковы, например, характеристики Радхи и других пастушек — «стройных» (10.13; 15), «прекраснобедрых» (1.42; 2.4; 5.8), «с бедрами, как хобот слона» (11.5); «полногрудых» и «пышнобедрых» (10.10 — ср. 11.3; 12.23 и 2.15, а также 1.20 — ср. 2.6; 5.8 и сл.; 10.16), «луноликих» (10.2); «газелеоких» (3.12; 6.10 и др.), «с губами, как бимба» (3.14; 15 — ср. 11.22; 12.14), «с походкой фламинго» (11.3) и т.п. Сходным образом описываются также их руки (7.25), ноги (8.5; 10.8 и др.), волосы (7.23; 12.22); брови (2.19; 21); зубы (10.2; 3; 11.20), щеки (4.15), лоб (12.21), ногти (10.3). Одежды Вишну-Кришны подобны облаку и реке Ямуне (1.12); его меч сходен с метеором (1.14), его мольбы сходны с жалобным зовом уток (5.17), и т.д. Подчас реалии, связанные с растительным миром и отдельными природными феноменами, сами становятся объектом сравнения — так, тамала благоухает как мускус, а гроздья киншуки подобны ногтям бога любви (1.30); цветы кешары уподобляются золотому зонту бога любви, а цветы паталы — его колчану (1.31); цветы кетаки — наконечникам копий (1.32); луна — капле сандала на лике небосвода (7.1), лицу Кришны, бледному от разлуки (7.21); мгла — туче (6.7) и т.д.
Отдельные образы носят развернутый характер, образуя достаточно сложные тропы, основанные на наборе соответствий, чаще всего — между внешним видом или состоянием героев и окружающей их природой. Таковы, например, параллелизмы, связанные с Кришной: уста Шри для Хари — луна для чакоры (1.23; ср. 10.2); сандаловый знак на лбу Кришны — луна, плывущая через гряду облаков (2.6); ожерелье на его груди — журавль над тучей (5.12); царапины на его теле — изображение сладостной победы, начертанное золотом на изумруде (8.4); его грудь, покрытая лаком с ног Радхи, — древо желания, покрытое цветущими побегами (8.5); его страсть при виде Радхи — волнение океана при виде луны (11.24, ср. след, строфы); его любовная игра с ней — игра царя фламинго на озере Манаса (11.36). Лицо Радхи с гневно изогнутой бровью — красный лотос, над которым вьется пчела (3.5); брови Радхи — лук, взгляды — стрелы, очертания уха — тетива (3.13—14); ее глаза, покрытые пеленой, — луна, источающая амброзию (4.5); мускусный знак на ее лбу — изображение газели на луне (7.22; ср. след, строфы и 12.21); ее грудь — арена любовных сражений (11.36) и т.д. Некоторые многочленные сравнения получают дополнительный смысл именно в своей совокупности — так, губы, щеки, глаза, нос и зубы Радхи уподобляются различным цветам, составляющим вместе пять стрел бога любви (10.14); шесть ее достоинств с помощью игры слов связываются с именами легендарных красавиц — шести небесных жен (10.15). Иногда аналогия между поведением действующих лиц и окружающей обстановкой не столько уподобляет, сколько указывает на параллельное протекание во времени — так, с уклончивостью Радхи заходит солнце и с желанием Кришны сгущается мрак (5.17). Образ мрака, черноты и т.п., неотъемлемый от внешности самого Кришны (см. выше), вообще характерен для поэмы, выступая уже в первой его строфе (1.1) и часто сочетаясь с контрастирующими цветами — желтым, красным и т.д.[83]. Употребителен здесь и прием антитезы, противопоставляющий обычно красоту природы удрученному состоянию героя, не радующегося этой красоте, — как уже говорилось, этот прием пронизывает большинство песен поэмы. Так, Радха страдает, глядя на цветение ашоки (2.20); недовольна ароматом сандала (4.2); жилище ее подобно чаще, а свита подруг — западне (4.10); сандаловая мазь кажется ей ядом (4.12 и сл.; ср. 9.10); браслеты и другие украшения — великим злом (7.6 и сл.); ветер жжет ее, как огонь (7.40). Кришну жгут даже солнечные лучи, и он не в силах слушать восхитительное жужжание пчел (5.3—4). До известной степени сходное противопоставление проводится в одном из заключительных стихов (12.28), возможно представляющем собой более позднее добавление (ср. соответствующие примеч.), — здесь отвергаются достоинства сахара, винограда, нектара, молока и т.д. по сравнению с достоинствами речей Джаядевы. Одна из антитез (3.11) противопоставляет Кришну и Шиву по ряду их внешних признаков и атрибутов (лотосная гирлянда — царь змей, лепестки лотоса — яд, сандаловая пудра — пепел). Некоторые из противопоставлений облечены в форму риторических вопросов — ср. речи Кришны в 3.6; 14 (в частности, мотив губительной силы красоты, находящий себе аналогии и в других памятниках: ср., например, сетования влюбленного ткача — Панчатантра, с. 62 и сл.), а также 4.21; 22; 5.18; 12.12. Наконец, особый интерес представляют собой скрытые, имплицируемые противопоставления. Одним из средств этого могло служить, на наш взгляд, и обыгрывание связанных с идеями убийства и вражды эпитетов Кришны, выступающего тут же в качестве подателя благ, защитника, идеала любви и красоты[84], — именно в подобных контекстах он назван «убийцей Мадху» (Мадхусудана — 1.26; 3.16 — ср. название 4 части: snigdhamadhusûdana — букв. «нежный убийца Мадху»), «врагом Муры» (Мурари—1.38; 11.21; Муравайрин—10.9), «уничтожившим Кеши» (Кешиматхана — 2.11 и сл.), «врагом Мадху» (Мадхурипу — 2.18; 7.13 и сл.; 7.29; 11.4), «уничтожившим Мадху» (Мадхуматхана — 11.2 и сл.), «ненавистником Кансы» (Кансадвиш — 4.23), «врагом Кансы» (Кансарипу — 8.11).
84
Несмотря на то что объекты соответствующих функций Кришны различны (с одной стороны, Канса, Мадху, Мура и другие демоны, с другой — адепты Кришны, Радха, пастушки), представляется возможным говорить здесь об определенной амбивалентности этого образа (ср. Ruben, с. 253 и сл., 284; Hospital; Сыркин, 1993, с. 17, 171).