- Зачем? - удивилась она.
- Затем что ты сейчас старательно просчитываешь варианты того, как я пытаюсь тебя использовать. А это не так. Я хочу помочь. Я всегда буду рядом и всегда буду помогать.
Она уставилась на него с откровенным изумлением. И серьезно спросила:
- Ты дурак?
- Да, - легко согласился он. - Я как только тебя увидел, сразу понял, что я дурак. Потому что уже полночи сижу с тобой и не могу подобрать слов, чтоб объяснить, как сильно хочу быть с тобой и дальше. Как хочу помочь, защитить, отгородить от всего этого, - коротко взмахнул рукой.
- Ты не сможешь, - горькая улыбка стала осязаемой. Настоящей.
- Смогу, - уверенно кивнул он. - И знаешь почему? Потому что вот это все - это хрень на постном масле.
- А я не хрень? - фыркнула она.
- А ты не хрень, - серьезно согласился он. - А я мастер комплиментов.
Она рассмеялась. Коротко, скупо, отрывисто, но чисто.
Искренне.
Он впервые увидел, как она смеется. Ему понравилось.
…Сейчас она совсем другая. Она идеальная. Она сохранила фарфоровую кожу, но глаза у нее теперь живые, смех - громкий, руки - теплые. Легко соскальзывает с его шеи. Еще какое-то время смотрит снизу вверх. И - черт побери - сколько в ее взгляде нежности.
На него нельзя так смотреть. Он тогда чувствует себя едва ли не персональным божеством, а он - ну, никак не божество. Скорее, наоборот. И если она продолжит на него так смотреть, он никогда не сможет сделать то, что надо, тогда, когда это будет необходимо.
Он просто не сможет.
- Я люблю тебя, - говорит он почти что с отчаянием.
- Я знаю, - шепчет она в ответ, еще раз обвивает шею руками, поднимается на носки и касается губами его губ. Она не пользуется блесками и помадами. У нее сухие губы.
Она выверена во всем. Духи - легкий флёр. Украшений - минимум. Косметика - подчеркнуть необходимое. Строгая одежда темных и пастельных тонов. А бродящий за ней запах кофе - будто зерен в карман набросала. Врочем, с нее станется. Он бы даже поверил, что это так, если б не легкий привкус того же кофе после поцелуя.
Она просто любит кофе - и кофе привязался к ней.
Вышло, короче, как с Кириллом. Он тоже к ней привязался. Слишком.
- Как дела на работе? - спрашивает он, подпирая стену и наблюдая за тем, как она снимает лодочки. Разрываясь между двумя желаниями: стоять вот так и смотреть и помочь - снять самому.
- Не поверишь, - улыбается она, распрямляясь и оставаясь в одной туфле. Очень важную информацию обязательно надо донести, глядя в глаза. И вся информация у нее - важная. И пусть туфля подождет. Но ее глаза горят, и за это он готов проглотить все свои бормотания и прикусить язык.
Пусть горят.
- Анька спросила, не ты ли писал вчерашний материал!
- Поверю, - пожимает плечами Кирилл. - Ты сколько времени уже со мной живешь? Нецензурщины нахваталась, да?
А сердце ухает в пропасть, хотя он все еще держит лицо. И даже она, зная его от и до, не видит, что сердца уже нет на месте. Что там, вместо него, черная дыра.
“Всё? - думает он. - Это - всё?”.
- Нецензурщины я не от тебя нахваталась, - фыркает она. - Мне есть ее от кого нахвататься.
И смотрит насмешливо, с плохо скрываемой гордостью. Гордится она, конечно, не нецензурщиной. Но вот Анькой - да, гордится. Анькины симпатии дорогого стоят. Материалом гордится. Собой - наконец-то! - тоже.
Да, думает он. Всё.
Он же видел. Видел, как она понемногу меняется. Как становится сильнее, живее… Тверже. Как надевает панцирь. Теперь ее броню не так-то и просто пробить. И ту трещинку под ней уже даже не видно.
Она стала сильной. Он больше не нужен.
- Ты умница, - говорит он, проводит рукой по плечу и шагает в кухню.
- Что-то случилось? - спрашивает она в спину.
Она чувствует всё вокруг. Трещинка осталась под белым бархатом. Всё на месте.
Но он ей больше не нужен. Она стала сильной. Самостоятельной.
Пора уходить.
- Все хорошо, - отвечает он, глядя в окно. С усилием возвращает улыбку. И только после - разворачивается. - Все хорошо. Я просто… немного устал. Идем ужинать.
- Бе-едный, - тянет она, сует ноги в пушистые тапочки и шлепает к нему в них. Смешная, все еще в деловом прикиде - и в тапках-зайчиках.
От этих зайчиков больнее.
Лучше бы не снимала туфли, ей-богу.
Час до
У него серые глаза, чертовы океаны, в которых утонуть - раз плюнуть. Мягкая улыбка и большие руки. Когда он обнимает - спасает. От всего. Черт возьми, ему даже обнимать не обязательно. Просто чтоб он вот так сидел рядом на диване, и на его плечо можно было положить голову.