Выбрать главу

– Сам такой! – огрызнулся себе под нос Джефферсон.

Он проводил глазами машину, которая прибавила скорости и скрылась из виду. Встал, отряхнулся, обследовал промокшие на заду штаны и подумал, не вернуться ли домой переодеться. Поразмыслил – и поленился тащиться обратно. «На ходу обсохнет!» – решил он. Тем более если в первую очередь зайти в библиотеку. Тогда перед Кароль он сможет предстать уже сухим, и она не подумает… что-нибудь не то. Между тем он с неудовольствием заметил, что сердце у него все еще так и колотится. Это ведь и впрямь было потрясение. Еще бы несколько сантиметров – и гуд-бай, ежик! Так-то она и идет, жизнь: вот ты ей радуешься, легко и беззаботно, а в пять секунд все летит кувырком. «Счастье – штука хрупкая», – заключил он и заставил себя думать о другом.

В город он вошел, успев вновь более или менее обрести бодрость духа, и уже насвистывал, шагая по главной улице и сворачивая налево у фонтана. В городской библиотеке его давно знали, и все, кто там работал, приветствовали его веселым «Добрый день, Джефферсон!».

– Понравилась книга? – спросила библиотекарша, милая уточка, носившая очки в форме сердечек, когда он выложил на стойку «Один на реке».

Он вспомнил, что это именно она посоветовала ему эту книгу.

– Понравилась? О нет!.. – начал он.

Потом, увидев, как она переменилась в лице, и не желая больше ее дразнить, договорил:

– Понравилась – не то слово, я от нее без ума. Кстати, вам спасибо за совет, а я посоветую ее прочитать моему другу Жильберу.

– Ой, а я было испугалась, господин Джефферсон, – сказала библиотекарша краснея. – Ну и удивилась тоже – я была уверена, что приключения Чака должны вас увлечь. Если хотите, можете прямо сейчас снова взять книгу, тогда вы сами передадите ее вашему другу.

Он поблагодарил, порылся еще некоторое время на полках, а потом как бы невзначай пристроился бочком к батарее, листая какой-то журнал. Через полчаса он покинул библиотеку – «Один на реке» по-прежнему лежала у него в рюкзачке, а штаны почти высохли.

Парикмахерская «Чик-чик» располагалась в конце той же улицы. Это было скромное заведение, работающее по старинке, где обслужить могли не более трех клиентов зараз. Хозяин, Эдгар, флегматичный добродушный барсук, обладал, на взгляд – или, вернее, на слух – Джефферсона, одним неоценимым и для парикмахера редким достоинством: он умел стричь молча.

Так что Джефферсон уже который год ходил в «Чик-чик» в полной уверенности, что его не заговорят до одурения. Он одернул пиджак, приосанился, сделал несколько глубоких вдохов и прочистил горло. А что, если пригласить Кароль выпить с ним по стаканчику после работы? А ведь неплохая мысль. Даже превосходная. Он воспользуется моментом, когда господин Эдгар отойдет, например, к телефону, и решится: «Послушайте, Кароль, а вы до скольких работаете? Понимаете, я вот подумал, то есть мне тут в голову пришло, ну, я хочу сказать… может, вы…»

Она была племянницей господина Эдгара, и тот, видя, что стареет, взял ее в помощницы. Джефферсон чувствовал себя на верху блаженства, когда она мыла ему волосы шампунем, массировала голову легкими пальчиками. Он чувствовал себя на верху блаженства, когда она спрашивала, не горяча ли или не холодна ли вода. Впрочем, какова бы ни была температура воды, он отвечал, что все отлично. Она могла бы хоть заморозить его, хоть обварить – он стерпел бы, не пикнул. Удобно умостившись на подкладном сиденье, необходимом ввиду его малого роста, он закрывал глаза и млел, воображая, что она – его невеста. Потому что в одинокой жизни, как уже было сказано, есть, конечно, свои преимущества, но иногда бывает именно что… немножко одиноко.

Экая неожиданность: дверь, как ни поворачивай ручку, не открывалась, а между тем надпись «Чик-чик» над входом светилась и мигала, и металлическая штора была поднята. Он попытался разглядеть что-нибудь сквозь занавески. Свет в салоне горел. Под сушильным колпаком спала коза почтенных лет в пластиковой шапочке. Все выглядело совершенно нормально, вот только парикмахера, господина Эдгара, не было видно, так же как и Кароль. Джефферсон постучал в окошко и подождал. Потом постучал погромче – без всякого результата – и, вспомнив, что сзади есть еще окно, решил обойти дом.

Обе створки этого окна оказались нараспашку, но влезть в него было бы правонарушением, а Джефферсону ничто так не претило, как нарушать закон. Он всегда старался вести себя безупречно, отчасти из чувства гражданского долга, но больше, честно признаться, ради собственного спокойствия. Вот почему он вернулся ко входу, еще постучал и, видя, что никто не отзывается, покорно побрел прочь.