Ральф, Зейн и Джеймс плюхнулись на скамейку рядом со входом во двор.
— Так что в коробке, которую дал Джеймс? — спросил Ральф, глядя на нее с любопытством.
— На твоем месте я бы даже открывать ее не стал, — предупредил Зейн. — Помните, что он говорил насчет того, чтобы сделать нашу жизнь «интересной»? Он такой парень, что мог дождаться собственного отъезда, а потом отомстить нам. Таким образом, неприятности начнутся после его ухода, — он постучал себя по голове с умным видом.
Джеймс нахмурился и медленно покачал головой. Он смотрел на ларец у себя на коленях. Крышку удерживала закрытой медная защелка на передней панели. Не говоря ни слова, он повернул ее и поднял крышку. Зейн и Ральф наклонились вперед, чтобы посмотреть. Внутри этот ящичек был выстлан фиолетовым бархатом. Лишь одна вещь лежала внутри, поверх сложенного кусочка пергамента.
— Я не понимаю, — сказал Ральф, снова садясь назад. — Это кукла.
Джеймс взял ее и поднял. Это действительно была маленькая фигурка, грубо сделанная из мешковины и шпагата с разными пуговицами вместо глаз.
Зейн пристально смотрел на нее, лицо его было серьезно.
— Это же… это же ты, Джеймс.
Конечно, фигурка не имела портретного сходства. Черные нитки на голове представляли хорошо известные непослушные волосы Джеймса. Даже форма головы, линия ниточного рта и расположение пуговичных глаз дополняли жуткий портрет.
Джеймс вздрогнул.
— Это кукла вуду, — сказал он. Вспомнив о записке в ящичке, мальчики достали ее и, развернув, стали читать.
Мистер Поттер,
Вы, безусловно, поняли, что это такое. На этом семестре во время курса Техномантии у нас не было достаточно времени, чтобы обсудить древнее искусство Репрезентационной Гармонии, но я подозреваю, что последствия вам ясны. Это было найдено в покоях мадам Делакруа.
После небольшой дискуссии с Директрисой и портретами Северуса Снейпа и Альбуса Дамблдора — о чьем интересе к вам давно известно — было решено, что вам будет полезно знать, как мадам Делакруа пользовалась этим предметом, чтобы навредить вам. Элегантность ее методов восхищает. Эта фигурка была помещена рядом с более крупной по размерам фигуркой вашего отца, Гарри Поттера. С другой стороны находилась свеча. Похоже, она все время следила, чтобы свеча не потухла. Результатом, естественно, мистер Поттер, стало то, что ваша фигурка всегда была в тени вашего отца.
В искусстве вуду всегда есть некое зерно истины.
Делакруа знала, что вы вполне оправданно боретесь с тем, что от вас ожидают славы, сравнимой с овеявшей вашего легендарного отца.
Урок, который вы должны извлечь из этого, мистер Поттер, состоит в том, что эти чувства не являются плохими по сути, но нуждаются в некотором обдумывании. Поразмышляйте над тем, кто вы есть. Эмоции кажутся правильными, но они могут сбить с верного пути. И они могут быть, как вы уже поняли, использованы против вас самих. Я повторю, как ваш учитель и старший, что вам стоит поразмышлять над чувствами, которые вы испытываете.
Подчините их, или они подчинят вас себе.
Теодор Хиршалл Джексон.
— Вау! — выдохнул Ральф. — Неспроста ее прозвали «королевой вуду!»
— Что собираешь с ней делать, Джеймс? — спросил Зейн. — В смысле, уничтожив ее, ты, в какой-то мере, уничтожишь себя.
Джеймс уставился на свою уменьшенную, непривлекательную копию.
— Я так не думаю, — задумчиво ответил он. — Не думаю, что тогда Джексон отдал бы ее мне. Полагаю, он просто хотел, чтобы я помнил о случившемся. И приложил усилия, чтобы это не повторилось.
— Ну? — повторил Зейн. — Что собираешься с ней делать?
Джеймс стоял, засовывая куклу в карман джинсов:
— Не знаю. Думаю, оставлю себе. На время.
С этим, трое мальчиков направились в школу, собираясь делать настолько мало, насколько возможно в свой последний учебный день в этом году.
Той же ночью, не сумев заснуть от волнения перед предстоящим отъездом, Джеймс встал с кровати. Он прокрался по лестнице в гостиную, надеясь застать кого-нибудь за игрой в шахматы или даже в «Складки и сверла». Тускло освещенная комната оказалась пуста. Он уже повернул обратно, когда что-то привлекло его внимание. Возле камина сидел призрак Седрика Диггори. Его серебристая фигура была по-прежнему прозрачной, но гораздо более плотной, чем в последний раз, когда Джеймс видел его.
— Я пытался придумать себе имя, — улыбнувшись, произнес Седрик. Джеймс, тем временем, уселся на соседний диван.
— Но у вас уже есть имя, разве не так? — спросил Джеймс.
— Да, но не подходящее для призрака. Не то что «Почти Безголовый Ник» или «Кровавый Барон». Нужно нечто особенное.
Джеймс задумался:
— Как насчет «Охотника за Надоедливыми Маглами»?
— Несколько длинное.
— Можете предложить получше?
— Я думал… Только не смейся, — привидение строго посмотрело на Джеймса. — Я думал о чем-то вроде «Молчаливого Призрака».
— Хммм, — осторожно ответил Джеймс. — Но ты же не молчишь. По сути, теперь тебя слышно намного лучше. Твой голос больше не звучит так, словно доносится из-за Великой Грани.
— Да, — согласился Седрик, — теперь меня стало немного больше… если можно так выразиться. Я стал настолько же призрачным, как и большинство прочих школьных привидений. Но меня не было слышно в течение долгого-долгого времени, разве нет?
— Да, это так. Но все же с именем, подобным «Молчаливому Призраку», — с сомнением произнес Джеймс, — будет сложновато бродить туда-сюда и болтать со всеми.
— Может, у меня получится быть все время задумчивым и тихим, — размышлял Седрик, — просто плавать в воздухе, смотреть суровым взглядом и все такое. А затем, когда я прохожу мимо, люди будут шептаться между собой: «Вот он идет! Молчаливый Призрак!»
Джеймс пожал плечами:
— Можно попробовать. Полагаю, у тебя будет целое лето на то, чтобы потренироваться бродить в задумчивом молчании.
— Я тоже так считаю.
Джеймс неожиданно поднялся.
— Так ты думаешь, что станешь новым призраком Гриффиндора? — спросил он. — Я имею в виду, с тех пор, как Почти Безголовый Ник нас покинул, у нашего факультета нет собственного призрака.
Седрик на секунду задумался.
— Нет, я так не думаю. Правда. Извини. Я ведь был пуффендуйцем, помнишь?
Джеймс плюхнулся обратно.
— Точно. Я и забыл.
Несколько минут прошло в молчании, затем Седрик снова заговорил:
— Ты поступил действительно круто, когда пошел в лес и позвал Мерлина, чтобы он вернулся и помог всем нам, когда, казалось, тот уже покинул нас навсегда.
Джеймс поднял взгляд и внимательно посмотрел на привидение. Он слегка нахмурился.
— Правда? Ну, это была просто отчаянная попытка. Ведь в том, что Мерлин вернулся, виноват только я один. Я думал, что окажу миру действительно огромную услугу, встав на пути зловещего заговора Делакруа и Джексона. В итоге это обернулось тем, что она просто-напросто обвела меня вокруг пальца, а Джексон оказался хорошим парнем.
— Ну и? — парировал Седрик. — Ты ведь научился чему-то новому, разве не так?
— Я не знаю, — автоматически ответил Джеймс. На секунду он задумался, затем добавил: — Вообще, да, я думаю, это так.
— В одном вы с отцом похожи, Джеймс, — произнес Седрик.
Джеймс невесело рассмеялся.
— Не вижу в чем. Вот, что я уяснил: мой способ решать проблемы не похож на отцовский. Попытаюсь следовать его методу — и все испорчу. Буду использовать свой — смогу помочь, полагаясь на чистую удачу. Метод отца — метод героя. Мой же — метод руководителя. Мой главный талант — просить о помощи.
— Нет, Джеймс, — Седрик подался вперед, чтобы заглянуть Джеймсу в глаза. — Твой главный талант — вдохновить людей на помощь. Думаешь, это не важно? Миру нужны такие, как ты, потому что большинству не хватает смелости, или энтузиазма, или руководства, чтобы стать героями. Они хотят этого, но ими нужен тот, кто скажет им, зачем, или покажет, как это сделать. У тебя есть дар, Джеймс. Твой отец был героем, потому что был Мальчиком, Который Выжил. Такова его судьба. Путь этот нелегкий, но очевидный. Был Гарри и был Волан-де-деморт. Он знал, что должен сделать, даже если это убьет его. Ты же… ты герой, потому что решил быть им, каждый день. У тебя талант вдохновлять других на тот же выбор.