— Это Петры Моргенштерн, но она сказала, идея принадлежит вашей троице. Очень удобно.
— Прости, я взял карту и твою мантию, пап, — быстро сказал Джеймс. — Я знаю, я не должен был. Я действительно устроил неразбериху. Мерлин вернулся, и это моя вина.
Гарри перевел взгляд на кресла, стоящие в центре.
— Не будь столь строг к себе, мой мальчик. У нас будет много времени, чтобы обсудить все это позже, а сейчас думаю, у нас другие причины, чтобы собраться здесь.
Джеймс повернулся обратно к директрисе и Мерлину. Он почти забыл о них от восторга и облегчения при виде отца.
— Конечно, прости.
Трое мальчиков встали вдоль террасы рядом с Гарри, Невиллом и Франклином. Джеймс только сейчас заметил, что на другой стороне террасы собралось удивительное множество птиц и животных, пристально глядящих на Мерлина. Там были совы, голуби, вороны и даже несколько соколов. Все они расположились на перилах, на четырех креслах и на верхних ярусах террасы. Среди них неуместными казались домашние животные, которых разглядел Джеймс. Они так же глядели на бородатого мужчину. Лягушки и крысы тихо теснились среди птиц. Даже кот Зейна, Пальчик, был там, сидел впереди, и его черно-белый нос, слегка подергивался.
— Продолжайте, профессор Долгопупс… — сказала МакГонагалл, она по-прежнему не сводила взгляда с огромной неподвижной фигуры Мерлина.
Невилл дернулся и встал.
— Я просто хочу выразить свои возражения по поводу ваших переговоров с этим… этим незваным гостем, который ворвался в школу с неизвестно какой гнусной целью на уме, и говорит на языке, который мы, ваши давние партнеры и друзья, не можем понять. Кроме того, ваш удивительный наряд, я должен заметить… ну, уверен, вы понимаете… как это выглядит для нас.
— Простите меня, мистер Долгопупс и все остальные, — сказала МакГонагалл, наконец, отводя взгляд от Мерлина и глядя на тех, кто собрался справа от нее. — Я чуть не забыла сама. Этот джентльмен пришел из времени формальностей и ритуалов. Я приму его, как он и ожидает, в церемониальной мантии, соответствующей моей должности. Боюсь, что, когда он впервые встретил нас, он решил, что все мы, включая меня и персонал школы, это крестьяне, которые каким-то образом захватили замок. В его времена для знатного пендрагона было крайне неприлично носить какие-то бесцветные мешки, за которые он принял наши мантии. Что до языка…
— Я могу говорить на языке ваших слуг, если вы пожелаете, госпожа пендрагон, — прервал Мерлин своим низким, звучным голосом. — Однако, почему вы разговариваете с ними, как с равными, когда их стоит наказать за такую наглость, я не могу понять.
МакГонагалл вздохнула и закрыла глаза. Джеймс догадался, что подобное недопонимание длится уже некоторое время.
— Это мои коллеги, а не мои слуги, сэр. Это другое время, как я вынуждена вам постоянно напоминать. Я не пендрагон королевства. Я пендрагон лишь крошечного кусочка земли, который вы полностью можете обозреть с этой башни. Но, да, пожалуйста говорите так, чтобы все вас понимали.
— Как пожелаете, мадам, — ответил Мерлин. — Я полагаю, теперь ваш совет полностью в сборе?
— Это так. Джеймс Поттер, Ральф Дидл, Зейн Уолкер, — сказала директриса, поворачиваясь по очереди к каждому из мальчиков, — этот человек утверждает, что является Мерлином Амброзиусом, вернувшимся в мир людей сквозь время из небытия благодаря совместным усилиям его призрачного ученика и еще пятерых человек. Что вы можете сказать по этому поводу?
Джеймс ответил настолько четко и честно, насколько мог, как получилось так, что три реликвии Мерлина оказались вместе на острове Пещерных Врат. Он был осторожен, рассказывая, к своему стыду, как профессор Джексон пытался защитить мантию и уберечь ее от попадания в пещеру, сорвать план Делакруа, но Джеймс невольно помешал его намерениям.
— Это была моя ошибка, — печально пояснил он. — Ральф и Зейн только помогали мне, потому что я рассказал им обо всем. Я хотел… — он умолк и сглотнул. — Я хотел спасти положение, я думаю. Но я все разрушил. Простите.
Лицо МакГонагалл было спокойным, но непроницаемым, когда Джеймс закончил. Он повесил голову, но секунду спустя почувствовал отцовскую ладонь на своем плече, теплую и тяжелую. Он вздохнул.