— Я весьма вам благодарен, полковник. — Том оставил фразу висеть в воздухе полуоконченной и интонацией дал понять, что ждет, когда собеседник перейдет собственно к делу.
Если уж того принесло прямо сюда, то причина для этого была явно неотложной.
— Тогда выслушайте и второй мой совет, — все так же устало продолжил разговор господин Стырный. — Ни в коем случае не спрашивайте госпожу Луюнь о судьбе коллекции ее покойного супруга. Лучше всего будет, если вы создадите у миссис впечатление, что вам ничего об этом деле не известно.
«Это будет несложно, — мысленно ободрил полковника Том, — я ни про какую коллекцию покойного господина Цзун Вана сроду не слышал».
По всей вероятности, полковник Стырный не лишен дара телепатии или был неплохим физиономистом: он наклонил голову к собеседнику и, не глядя в глаза, уточнил:
— Вы, конечно, знаете, что коллекция реликвий Древних Империй такого масштаба не могла «уйти» бесследно. Весь фокус состоит в том, что ни один предмет этой коллекции официально не числится собственностью ни Цзун Вана лично, ни «Линчжи». Все было оформлено на фиктивных владельцев. Теперь по негласной договоренности большая часть... м-м... экспонатов выставлена в Национальном музее. Но того предмета, который интересует нас с вами, там, естественно, нет. Впрочем, вы, конечно... Не стоит затрагивать эту тему в предстоящем вам разговоре. Спугнете дичь, поверьте моему слову, ей-же-ей, спугнете.
— Не поделитесь ли вы cо мной еще и такой вот информацией. — Том замялся, задумчиво глядя в сторону. — Почему только теперь и в такой вот... м-м... неофициальной форме ваше министерство решило доставить нас в известность о том, что ведет это дело?
— Министерство этого дела не ведет. Уже восемь лет. После того как начались парламентские слушания о Плане заселения. Нам дали понять тогда, что тайны привлекают туристов и вкладчиков, только пока они не раскрыты. Раскрытые тайны могут их оттолкнуть. У них страшноватая подкладка — у тайн Джея. Однако, cудя по вашему здесь появлению, следователь, федеральные власти более серьезно отнеслись к... проблеме.
— Тогда... Простите, от чьего же имени вы говорите со мной здесь сейчас?
— От своего собственного, следователь. Только от своего собственного. Видите ли, у каждого из нас, работников со стажем, — свой «скелет в шкафу». Мне не дает покоя скелет Павла Сухова — был такой специалист в области экзоархеологии. Я за ним недоглядел в свое время. Вот мои каналы связи, — Стырный протянул Тому листок с нацарапанной на нем колонкой цифр, — и код базы данных по коллекции господина Вана. Ваш уровень доступа, конечно, вполне достаточен, чтобы ею воспользоваться. Да, еще. Когда вас заинтересует мисс Циньмэй — младшая дочка Цзун Вана, примите во внимание ее хобби — занятия в клубе Мастера Лю. Я бы сказал — в его секте. Удачи вам. Мне пора.
— Еще один вопрос, полковник, вы можете мне что-нибудь сказать о «синдроме кокона»? Это не привлекало вашего внимания?
Полковник молча посмотрел сквозь Тома и захлопнул дверцу салона. С еле слышным, низким рокотом «линкольн» тронулся с места. Том вложил записку Стырного в бумажник и зашагал к порогу «Линчжи».
Миссис Луюнь приняла не очень желанного гостя вовсе не в офисе, а в наполненной уже вечерними тенями гостиной, по стенам которой были размещены с какой-то педантичной строгостью, в тон обоям, выполненные в древнекитайской манере сепией вертикальные пейзажи. Миниатюр было около дюжины.
Услышав выданную Томом легенду, по которой старшая школьная, а затем университетская подруга ее младшей дочери Марика Карои находится в розыске как свидетель по некоему деликатному делу многолетней давности, миссис Луюнь нервно, зябко поежилась и довольно надолго замолчала, словно забыв о присутствии посетителя. Потом велела принести чаю и, смакуя из пиалы дымящийся напиток, начала долго и вдумчиво рассказывать ему о традициях и истории фирмы «Линчжи». О том, какой вклад в развитие восточной медицины и фармакологии здесь, на Джее в частности, внес ее покойный супруг — «человек, который сам всего добился в этом мире». После этого она задумалась на минуту-другую и со вздохом сожаления сообщила милейшему господину Роббинсу, что не может ни сообщить ему что-либо путное о нынешнем местонахождении госпожи Карои — «как же, такая милая, хрупкая девочка, подвижная очень — помню ее, помню», — ни пригласить для разговора свою дочь — «вы же знаете это нынешнее молодое поколение: они уже не отчитываются перед нами, стариками, куда, так сказать, направляют свои стопы». Да, да, конечно, она вспоминает, что Циньмэй уговорила как-то раз покойного отца внести какую-то... м-м... — миссис Луюнь не помнит, какую именно сумму — в казну какого-то из этих смешных монашеских орденов, которых здесь так много. Нет, никаких претензий к этой девочке в этой связи никто не имеет. Вернула ли она долг? Право, госпожа Луюнь не знает. Разве это существенно?
Нет, черт возьми, это, конечно, не было существенно: ну разве может быть существенным, за какие заслуги девице Карои, чтобы стать послушницей, была выделена сумма, достаточная для безбедного существования здешней среднестатистической семьи в течение пяти-шести лет? Что думает владелица одного из самых авторитетных фармакологических предприятий планеты о недавно зарегистрированном на планете «синдроме кокона»? Нет, госпожа Луюнь ничего не думала об этом редком заболевании. Хотя, конечно, исследовательский отдел «Линчжи» уже активно исследует эту проблему. Отказавшись от третьей чашки зеленого чая и признав в душе, что одна старая стерва другой стоит, Том уже поднялся, чтобы откланяться и покинуть гостеприимную гостиную семейного предприятия. Но в этот момент непрогнозируемое молодое поколение в лице младшей дочери миссис Луюнь нарушило наметившийся благопристойный финал визита федерального следователя в святилище восточной фармакологии.
Циньмэй, которую Том сперва грешным делом принял за угловатого подростка-посыльного, деловито впорхнула в утопающую в сумерках гостиную, развеяв его заблуждение, чмокнула чересчур старую — в бабушки ей подходящую — маму в седины и, окинув оказавшегося в комнате постороннего почти невидящим, рассеянным взглядом раскосых глаз, вознамерилась удалиться по ведущей на верхние этажи лесенке.
Том, громко и значительно кашлянув, успел остановить такое развитие событий. Миссис Луюнь, преодолев мгновенно возникшую мигрень, сообщила Циньмэй, что господин из... э-э... Метрополии хотел бы побеседовать с ней относительно этой милой девочки. Ну, помнишь, ты с ней дружила в школе. Потом она поступила в университет. Карои, кажется, ее фамилия. Года на три старше тебя. Садитесь, садитесь, господин Роббинс. И ты, Циньмэй, тоже присядь. Не будете же вы разговаривать, стоя столбами?
— Не на три — на все шесть, ма, — охотно отозвалась дочь, уже внимательнее приглядываясь к чуть консервативно, но в то же время франтовато одетому визитеру. — Но давно уже ее не видела, ма. И я опаздываю к Лю. И потом, мне надо навестить Иннинь: там что-то случилось с ее братом.
«Странные они были подруги, — подумал Том. — Студентка-заочница последних курсов столичного университета, брошенная родителями, живущая на иждивении тетки, подрабатывающая в археологических партиях, которые ковыряли сухую степь где-то в окрестностях ее родного Вестуича, и школьница столичной привилегированной гимназии, дочь состоятельных родителей. Шесть лет разницы. Странная бывает дружба...»
Он понял, что Циньмэй, как и все азиаты, выглядит много моложе своего возраста, почти ребенком. Необычное сочетание изысканно-точеной линии тонкой шеи, гордой посадки головы — явно от матери, аристократки бог весть в каком поколении, — и чуть тяжеловатого подбородка, острых скул, плебейского грубого загара, неуловимая тень врожденной хитрости во взгляде — это от отца, «который сам всего добился в этом мире». Нехорошо, однако, заглядываться на девушек, которым собираешься задать пару неприятных вопросов.
«Тьфу, наваждение, — не давала ему покоя навязчивая мысль. — Что-то не так здесь. Кроме черт лица и экзотического разреза глаз — что-то не так».