Неужели прошла всего одна неделя? И за эту неделю произошло столько событий! Один из самых влиятельных людей в королевстве предложил ему свою дружбу, одна из самых соблазнительных дам сулила свою любовь. Неужели в ближайшие пять минут он и вправду откажется и от того, и от другого? По правде сказать, ему не терпелось вернуться в море. На борту корабля жизнь несравненно проще.
Капельдинер попытался помешать Джеку подняться по лестнице, но эту помеху удалось устранить с помощью монеты. А вот у дверей ложи обнаружилась другая — офицер в мундире. В свое время и сам Джек носил такой же. Великолепный, самый щегольской в кавалерии мундир младшего лейтенанта Шестнадцатого легкого драгунского полка.
Но молодой человек узнал Джека, а его командир, очевидно, предупредил о том, что мистера Абсолюта следует пропускать беспрепятственно.
Джек предпочел бы получить несколько мгновений на подготовку, ибо отказать человеку, находившемуся в ложе, было не так-то просто. Но тяжелый парчовый занавес медленно отодвинулся. Когда Джек ступил внутрь, зазвучали аплодисменты. Впрочем, ими не встречали настоящего Джека, а провожали его сценического тезку, покидавшего сцену в связи с окончанием четвертого акта.
Королевский театр тут же заполнился выкриками разносчиков, предлагавших прохладительные напитки, а оркестр заиграл марш, предварявший выступление уже выходивших на сцену акробатов из итальянской труппы, братьев Зуккони. Их номер заполнял антракт.
— Подумать только! Это самый удивительный сценический прием из всех, с какими мне доводилось сталкиваться. Фалды фрака Джека Абсолюта еще не исчезли со сцены, а этот человек уже стоит в моей ложе!
— Генерал...
По давней привычке Джек чуть было не козырнул, но успел вспомнить, что он больше не в полку и пришел сюда, чтобы снова отказаться от предложенной чести. Дернувшаяся к голове рука довольно неуклюже приложилась к груди, что, разумеется, не укрылось от генерала. Джон Бургойн примечал все.
— Коньяка?
Бокал был предложен, принят и выпит. Вкус напитка оказался еще более тонким, чем у Шеридана.
Бургойн справлялся с возрастом куда более успешно, чем актер, мистер Вудворт. Хотя волосы генерала были белы как снег, то был, во всяком случае, настоящий сугроб, а не жалкая пороша, прикрывающая проплешины. Густая шевелюра переходила в черные бакенбарды, окаймлявшие волевую челюсть, а темные кустистые брови нависали над глубоко посаженными серыми глазами. Недавно этот человек получил назначение на один из самых высоких постов в армии. И при этом он еще являлся автором пьесы «Дева дубов», пользовавшейся даже большим успехом, нежели «Соперники» Шеридана.
Сейчас в этих умных серых глазах вспыхнула веселая искорка: их обладатель радовался удачной шутке и спешил поделиться этой радостью с кем-то сидевшим в затененном углу.
— Это — человек, о котором я рассказывал, — заговорил Бургойн, обращаясь к скрытой в тенях фигуре. — Моя дорогая, позвольте представить вам настоящего Джека Абсолюта. Джек, мисс Луиза Риардон.
Тень шевельнулась, на свету появилось лицо, и Джек воспользовался моментом, ибо это лицо стоило изучения. Глаза цвета восточного жадеита, изящный нос, сложенные в букву "О" сочные губы, ниспадавшие волнами каштановые волосы, безупречная кожа. Голос глубокого тембра, однако легкий в звучании, был столь же бархатистым, как и эта кожа:
— Тот самый героический капитан? Пылкий любовник?
Прежде чем заговорить, Джек склонился над протянутой ему рукой и коснулся ее губами.
— Боюсь, что разочарую вас, мадам. Я уже не капитан, ни героический, ни какой-либо другой. Ну а что касается пылкого любовника, тут не мне судить.
— А предоставили ли вы лондонским леди возможность выяснить это?
Это прозвучало прозаически, без намека на флирт, что придало высказыванию еще более интригующий оттенок. И акцент, и манера говорить будоражили в душе Джека какие-то воспоминания. Гадая о том, какие именно, он ответил:
— Возможно к счастью для всех, такого рода исследования требуют времени, какового нет в наличии.
— Жаль. Я уверена, что найдутся... леди, которые сочли бы истинного Джека Абсолюта еще более заслуживающим внимания, чем его сценический аналог.
— Более интересным, чем эта ахинея? Лучше уж прямо сказать, что истинный Джек все-таки моложе и привлекательнее того, кто его играет.
На лице следившего за этим разговором Бургойна появилась улыбка.
— Знаете, Джек, весь сегодняшний вечер я проявлял исключительную галантность и любезность, платили же мне за это не более чем светской учтивостью. Но стоило появиться вам...
— Это было всего лишь отвлеченное замечание, генерал, — рассмеялась в ответ Луиза Риардон. — Даже при том, что на службе у короля состоит немалое число галантных офицеров, капитан стал бы приятным добавлением к нашему светскому обществу. Кроме того, — она подалась вперед, легонько постукивая веером по руке, — я отнеслась к вам с такой сдержанностью, потому что мы почти одни в этой ложе... — Она указала на тучную компаньонку, звучно похрапывавшую в дальнем углу. — Всякому, кто воспримет вас в одном образе, уже невозможно устоять перед вами в другом.
Бургойн издал резкий, лающий смешок:
— А, Джек? Теперь вам, надеюсь, понятно, до какого плачевного положения доведен мой бедный рассудок подобным обменом остротами! И такое продолжается весь нынешний вечер. Право же, не будь у меня уверенности в скором прибытий подкрепления в вашем лице, я бы давно был вынужден ретироваться с этого поля. Что же до помянутого вами времени, необходимого для «исследования», то разве пяти недель будет мало? Дело в том, что мисс Риардон предстоит разделить с нами плавание на корабле его величества «Ариадна». Она возвращается в Нью-Йорк, к своим родным.
А! Вот почему ее акцент показался ему неуловимо знакомым. Джек с удовольствием побеседовал бы с ней подольше, ибо считал, что прямодушие делает женщин из колоний более привлекательными в сравнении со столичными леди. Однако реплика генерала имела прямое отношение к делу. И Джек, вздохнув, заговорил о деле:
— Сэр, эта новость делает то, что я вынужден сообщить вам, заслуживающим еще большего сожаления.
Он увидел, как улыбка исчезла с лица Бургойна, и торопливо — прежде, чем на нем появилось иное выражение, — закончил фразу. Им с генералом за все эти годы довелось испытать многое, и Джеку не хотелось огорчать его, но иного выхода не было.
— Я сознаю, сэр, что вы оказали мне большую честь, предложив вновь зачислить меня в драгуны. И если я вынужден отказаться, то, поверьте, делаю это с тяжелым сердцем.
— Как это — «отказаться»? — Теплота в голосе Бургойна сменилась опасным холодком. — А отдаете ли вы себе отчет в том, что отказываете не мне? Вы отказываете вашему королю! И вашему отечеству!
— Я отдаю себе отчет в том, что это может быть воспринято именно таким образом.
Бургойн фыркнул.
— "Может быть"? Будет воспринято! Англия ведет войну с проклятыми мятежниками. Ареной боевых действий стали земли, которые вы знаете лучше кого бы то ни было во всем королевстве. И вы отказываетесь помочь родине? Здесь не может быть никаких «может быть»!
Хотя Джек и ощутил, что краснеет, он попытался говорить ровным тоном:
— При всем моем уважении, сэр, здесь, в Англии, тоже немало людей, которые не рвутся подавлять бунт. А есть, как я слышал, даже и такие, кто относится к мятежникам с сочувствием.
— Да, и я хорошо помню, как часто ваши симпатии оказывались на стороне тех, кто примкнул к так называемому «делу свободы». Эта все ваша матушка-ирландка, благослови Господи ее красоту. Но симпатии симпатиями, а это — совсем другое дело! Вы — офицер Короны! Черт побери, вы — офицер моего полка!
— Я был им, сэр. И поскольку вы старались отговорить меня от этого шага, вам-то уж прекрасно известно, что я вышел в отставку одиннадцать лет назад! С тех пор моя судьба связана с Ост-Индской компанией, а основным занятием стало семейное дело.