- Мама! - чуть не взвыл Марк. - В Заповеднике мегаподов, кроме них, нет никаких других жителей!
- А! - Тереза решительно нахмурила прелестный лоб. - Ну, я как-нибудь устроюсь. Я ведь была девочкой-скаутом, знаете ли. - Она указала на библиотечный цилиндрик. - Тут ведь не только мои оперные видео, музыкальные записи и вокализы, но еще и всякие прекрасные справочники. Я сделала копии всех полезных книг и фильмов нашего семейного собрания и заказала кое-какие в городской библиотеке. "Жизнь в лесном лагере" Ораса Кепхарта, например, кажется прямо-таки руководством для первопроходцев, если судить по каталожной аннотации. И я не удержалась от соблазна заказать книги Билла Ривьера и Брэдфорда Энджера о том, как выжить в первобытных условиях, которые я читала совсем маленькой, когда гостила у бабушки Элен в ее мэнском лесном домике. Такие чудесные франко-американские имена у этих писателей! Ну, а для литературной атмосферы я запаслась "Уолденом", "Зовом лесов" и полным собранием стихов Роберта Скрвиса.
- Mon cul! [Моя задница! (фр.)] - буркнул я.
Но Тереза не расслышала и продолжала все с той же безмятежностью:
- И с родами все в порядке: я кое-чему научилась в Лемейзе и скопировала "Справочник акушера". Кроме того, Джек сказал мне, что родится без всяких трудностей: он будет маленьким. Мои объяснения про подгузники он не вполне понял, но, конечно, сразу разберется, когда освободится из амионотичной жидкости и на практике ознакомится с понятием сухости. Да и в доме ему много одежды не понадобится, если я поставлю нагреватель на полный режим.
- Какой нагреватель? - рявкнул я. У меня даже рот открылся от ужаса, пока я слушал ее болтовню. - Какой дом? Это же бревенчатая развалюха с проржавевшей старой чугунной печкой, черт подери! И там чуть не сорок лет никто не жил! Тебе придется рубить дрова...
Тереза взмахнула своим швейцарским походным ножом.
- К счастью, пила в нем прекрасная. Правда, я еще никогда не пилила, но, думаю, что скоро научусь. И ведь вокруг будет полно всяких сухих веток, правда?
- Полным-полно, - сказал я мягко. - Беда только в том, что с наступлением зимы - а на той широте зима начинается в ноябре - их укроет трех-четырехметровый слой снега.
Сознание Марка было непроницаемым даже больше, чем обычно. Не исключено, что до него начала доходить вся чудовищность этой затеи, и его юная сверхсамоуверенность чуть-чуть дрогнула. Он обернулся ко мне, и его сознание просто полыхнуло жуткой идеей.
- Я хотел, дядюшка Роги, чтобы ты просто помог мне отвезти маму туда. Она говорила, что отлично справится, если я оставлю ей достаточно запасов. Но теперь мне ясно, что кое-что придется изменить. Ты должен будешь остаться с ней в хижине. Ты ведь знаешь, как прожить в дикой глуши, ну и тому подобное...
Я стоял, окаменев, мое сознание источало отчаяние и просто заледенело от страха, а эти двое только поглядели друг на друга и кивнули.
Марк сказал мне:
- Мы упакуем для нее побольше одежды. Ну, а для тебя... Я планировал сделать остановку для покупки провизии и необходимых вещей. Твое туристское снаряжение мы возьмем за основу, а ты составь список всего, что тебе может понадобиться помимо этого.
- Если можно взять еще одежду, то мне нужны ночная рубашка, халат и домашние туфли. Ну, и раз там так холодно, то и большой пуховый платок. Это будет так уютно, Роги, сидеть перед огнем в долгие зимние вечера. Платок можно сжать почти до размера носового платка, и много места он в багажнике не займет.
Наконец мне удалось преодолеть паралич гортани, и я выпалил:
- Минутку, черт подери! Разговор идет о четырех месяцах в лесной глуши? А как же мой магазин?
- Магазином займется миссис Манион, - ответил Марк. - Как всегда, когда ты уезжаешь из города.
Первый шок почти прошел, я сообразил, что о магазине должен беспокоиться меньше всего, и простонал:
- Нас выследят и арестуют даже прежде, чем мы выберемся из Новой Англии...
- Нет, если я подсыплю наждаку в систему, - ответил Марк. - Дядюшка Роги, ни о чем не беспокойся. Я позабочусь, чтобы вы добрались до заповедника благополучно и никто об этом не узнал. Я все продумал.
- Расчудесное дерьмо! - сказал я. - И уж конечно, когда мы с Терезой уютненько устроимся в хижине, а снаружи будет облизываться зверье, ты спокойненько улетишь домой, и никто ничего не заподозрит. Ни твой отец, ни Дени с Люсиль, ни твои паршивые интендантские дяди и тети. Не говоря уж о шефе блюстителей закона Малатрасисс, когда семье придется доставить тебя в Конкорд и твой юный мозг облупят, как вареное яйцо.
- До моего сознания никто не дотронется, - сказал Марк спокойно. - Я ведь уже говорил тебе, что полностью разработал план.
Тереза улыбнулась, встала на цыпочки и чмокнула меня в щеку.
- Я так рада, Роги, что ты останешься со мной. По правде говоря, я чуть-чуть побаивалась, что мне придется рубить дрова. - Ее обаяние размягчило меня, как снег под солнцем. Она упорхнула к себе в спальню за халатом и прочим, а я поднял руки - сдаюсь.
У Марка хватило совести виновато ухмыльнуться.
- Первоклассные принудители - я, мама и Джек.
Дьяволенок был уверен, что скрутил меня, и даже не заглянул в мое сознание. И к лучшему, потому что принудителем номер три я считал вовсе не младенца.
Отвернувшись от Марка, я уставился в окно, выходящее на улицу. Внезапно я увидел, что мимо колокольни католической церкви проплывают два овоида - маленький белый и алый побольше.
- Вон яйца Херца буксирует заказанный тобой ролет. Пожалуй, я спущусь, чтобы расписаться.
- Я пойду с тобой, - сказал Марк. - Посмотрю за частностями.
Я мог бы догадаться, что частности эти были не из обычных!
Агент Херца уже ждал нас - хорошенькая девчонка лет двадцати с небольшим, с сознанием, нормальнее не придумаешь. Сири Олафсдоттир, как следовало из таблички на ее форменном блейзере. Марк принудил - улыбка Сири окаменела, опушенные длинными ресницами глаза превратились в два зеленых стеклышка. Она стояла на дорожке между двумя припарковавшимися яйцами и моим стареньким "вольво" - машинка для кредитных карточек в одной протянутой руке, ключи от плассролета в другой - замерзшая, точно стоп-кадр голограммы в рекламном ролике тридивизора. Марк не только парализовал ее волю, но и изъял все воспоминания о полете в Хановер, а позднее распространил эту амнезию на все последующие события с участием преступивших закон Ремилардов. Пушок над верхней губой Сири покрылся жемчужинами пота, пока она стояла на летнем солнцепеке, ничего не сознавая.