Спокойнее, спокойнее. Сосредоточься на том, чтобы накапливать силы. Ты еще далеко не то чем можешь стать чем СТАНЕШЬ моя любимая Гидра но тебе еще предстоит долгий путь но зато и БЛАЖЕНСТВО когда ты достигнешь цели! Когда мы вместе ее достигнем!
Да. Наверноетак…
Спокойной ночи моя миленькая Гидра и счастливого Рождества.
И тебе Фурия. Я повешу чулок и оставлю молоко с пирожками.
Пятеро.
Дэвид Макгрегор стоял сбоку от «яслей» напротив Ремилардов и мерил их мрачным взглядом. С ним были его сын Уильям и Корделия Варшава, его платоническая приятельница.
Пятеро, сказала Маргарет, умирая. Пятеро.
– Хироси беседовал с кандидатами в Магнаты от Азиатского Интендантства, – говорила Корделия, – и убежден, что ты получишь большинство их голосов. Многие питают глубокое отвращение к кумовству, а если изберут Поля, он, конечно, проведет членов своей семьи в самые влиятельные комитеты, если не прямо в Директорат. Европейские Соинтенданты тоже за тебя, и, участвуй в выборах только Зона Земли, ты скорее всего победил бы. Однако решающими, несомненно, будут голоса тех новых Магнатов, которые представляют не родную планету, а колониальные миры, а также выдвинутые из ученых, деятелей культуры и разных мелких сфер.
– Если бы Магистрату удалось найти хоть что-то, компрометирующее Ремилардов! – вздохнул Уильям. – Но у них нет никаких улик – ничего, указывающего на связь с этими двумя убийствами или нападением на Маргарет в Дартмутском колледже. Только подумать! Мы же когда-то считали экзотиков всеведущими!
– Где им! – сказала Корделия. – Особенно сейчас, когда люди-операнты наконец-то научились использовать свои способности сполна. Экзотики не спешат признать публично, что есть люди, которые могут экранироваться от них и воспрепятствовать зондированию, но такие люди есть.
– В частности, проклятые Ремиларды, – буркнул Уильям. – Но погодите! Вот Конфедерация Землян обретет самостоятельность и наш собственный Магистрат получит…
«Идиот! НЕ СМЕЙ об этом думать!» – предостерегла Корделия.
Уильям торопливо заэкранировался, покраснев до корней своих рыжих волос.
Дэвид, прекрасно понимая, о чем подумал его сын, сказал негромко:
– Если мы не хотим превзойти в тоталитаризме Симбиарское Попечительство, нам придется законодательно резко ограничить психозондирование. Любое. И уж конечно, его применение наобум в интересах следствия – авось что-то выяснится. А весомых фактов, указывающих на причастность кого-либо из Ремилардов, не обнаружено.
– Ну так мы никогда не узнаем, кто убил Маргарет! – воскликнул Уильям.
Его отец отвел глаза. Он, как и сын, унаследовал жилистое тело – сложение горных шотландцев и орлиный нос Джеймса Макгрегора. Но если Уильям получил в придачу и пламенеющую шевелюру и импульсивный темперамент деда, Дэвид уродился брюнетом и отличался суровой сдержанностью.
– Один многозначительный факт у нас есть, – сообщил он Уильяму и Корделии. – Я не упомянул о нем крондакскому Аналитику, потому что от горя блокировал его в своем сознании вместе с предсмертным криком Маргарет. Видите ли, она дальнировала одно слово. Тогда оно показалось мне бессмысленным. Но последнее время я вертел его в сознании и так и эдак, пытаясь уловить нюансы смысла, возрождая его «памяти. И мне кажется, я наконец понял…
– Господи, папа! – воскликнул Уильям. – У тебя есть улика, и ты молчал?.. – Корделия прикоснулась к его плечу, принуждая замолчать.
Дэвид посмотрел на «ясли» с их очаровательными в своей наивности фигурами и дальше – на тесную группу людей за ними. Окруженные детьми и супругами, там, проецируя свою неподражаемую ауру силы и влиятельности, собрались теперь все семеро членов Ремилардовской Династии: Филип, Морис, Северен, Анн, Катрин, Адриен и Поль.
– Умирая, – сказал Дэви, – Маргарет дальнировала слово «пятеро». Я в конце концов пришел к выводу, что она описала своего убийцу. Он не был одной личностью, но сплавом пяти сознаний – метаконцертом.
– Ну конечно же! – прошептала Корделия Варшава, широко открыв глаза. – И если тот же метаконцерт убил Бретта, это объясняет то огромное количество психосозидательной энергии, которую пришлось затратить, чтобы высосать жизненную силу таким странным способом.
Зазвонили церковные колокола, и хор изумительных голосов (пели гии) начал «Cantique de Nolе» [Рождественская песнь (фр.).]. Почти сразу же к экзотикам присоединились люди, знавшие французский текст, в том числе все Ремиларды.
– Нам осталось определить, какие пятеро, – договорил Дэвид Макгрегор.
– Люди, на колени, – пел по-французски экзотический хор, – пришло спасение ваше, Рождество! Рождество! Вот Искупитель!
– Как это пела Тереза Кендалл! С ней никто не сравнится, – сказал Дэвид Макгрегор, слепо глядя на большую звезду, воссиявшую над «яслями». – Но она тоже погибла, бедняжка. Какое дьявольское Рождество!
Корделия была еврейкой, Уильям – агностиком, но это не помешало им подхватить Дэвида под руки и присоединиться к людскому потоку, который устремлялся к дверям протестантской церкви.
– Рождество! Рождество! – пели люди и экзотики. Звонили колокола.
ГЛАВА XXIV
Обезьянье озеро, Британская Колумбия, Земля 25 декабря 2051
Джон Поль Кендалл Ремилард никак не мог философски осмыслить понятие Рождества. Что косматое вечнозеленое деревце, которое украшала его мать, служит зимним символом надежды, понять было нетрудно из объяснений Терезы и образов, ею проецируемых. Но идея Бога, творящего для себя тело, – да и самый акт Творения – ставили Джека в тупик.
Он размышлял: «Поступок для Бога странный и ненужный. Стать человеком, чтобы мы могли его любить, а не бояться. Если он действительно Верховное Существо, из этого следует, что для собственного счастья ему никакие другие сущности не нужны. А уж тем более по своей природе столь несовершенные, что они неизбежно осквернят творение, прежде безупречное. Я могу понять, что Бог сотворил физическую Вселенную, чтобы развлечься. Но для чего создавать другие сознания, заранее зная, что они все испортят?»
– Если не ошибаюсь, об этом много спорили знаменитые человеческие мыслители.
Тереза прилепляла тонкие свечечки, сделанные из лосиного жира, на елку, не достигавшую в высоту и шестидесяти сантиметров. Для каждой свечки был изготовлен подсвечник из алюминиевой фольги, но требовалась большая осторожность, чтобы, прикрепляя подсвечник к ветке, не смять его или свечку. Она уже испортила три свечки, торопясь украсить елку, пока Роги не вернулся с дровами. Праздничный обед был почти готов.
По-моему, ранние богословы (образ) были абсолютно убеждены, что у Бога не было никакой нужды сотворять другие мыслящие личности, – сказала Тереза. – Чистейший вздор, конечно, так как эти же самые богословы признавали, что Он это сделал, и, значит, причина у Него была. Следовательно, либо мы готовы признать, что Верховное Существо капризно (гротескные образы), либо Ему это было зачем-то надо. Мы ему нужны.
Но что заставило Бога нуждаться в нас?
«Любовь», – ответила Тереза.
Эмбрион сказал: «Это иррационально».
– Вот именно. Не думаю, что кому-либо удалось найти рациональное объяснение, для чего мы нужны Богу. Религии, не связанные с иудейско-христианской традицией (образ), редко включают идею любящего Бога. Что до натурфилософии, то любящая доброта не тот атрибут, который можно логично приписать Богу – Творцу Биг Бэнга (образ).
Да уж.
– Но любовь – единственный осмысленный мотив. Иначе Бог-Творец превращается в шахматиста, который старается скрасить свою космическую скуку, и мы для него не более чем пешки (образ). То есть ни о какой любви речи быть не может. Ну, а если Бог хотел, чтобы мы знали, что Он сотворил нас из любви к нам, Ему надо было прямо сказать нам об этом, так как сами мы не сообразили бы. Ему необходимо было вступить в общение с нами, а не оставлять нас на волю неразумной эволюционирующей Вселенной.