— Я думаю, здесь может быть другое, Мэтью. Парень с испанским акцентом продавал «девушку»…
— Какую девушку?
— Наркотики. «Девушка», «кок», «снежок», «ароматная конфетка» — это все названия кокаина. «Чем синее, тем „девушка“ лучше», — ты никогда не слышал такого выражения?
— Нет, никогда.
— Опытный делец проверяет «кок» с помощью тиоцианида кобальта, чтобы удостовериться, что это не детская присыпка или еще какая-нибудь дрянь. Если порошок становится синим, это кокаин. Настоящее чистое зелье становится ярко-синим. Век живи, век учись.
— Ты на самом деле думаешь, что Мак-Кинни покупал кокаин у этого парня с испанским акцентом?
— Вполне возможно. Пятнадцать кило не очень хорошего зелья. За тридцать тысяч баксов.
— Это составляет четыреста пятьдесят тысяч долларов.
— Верно.
— Ты думаешь, у Мак-Кинни были такие деньги, да?
— Если он был замешан в делах с наркотиками, это не такая уж крупная сумма.
— Хорошо, — сказал я.
— Что значит «хорошо»?
— Это очень похоже на настоящую спекуляцию.
— Это так и есть. Дело, которым я сейчас занимаюсь, Мэтью, — спекуляция. Пока все отдельные куски не соберутся вместе, все это — спекуляция. Что миссис Мак-Кинни собиралась рассказать о своем хиропрактике?
— Она сказала, что он кубинец.
— Ты спрашивал ее об этом?
— Сразу после знакомства с ним. Она отвозила меня в…
— О, — сказал Блум, — и ты встретил его?
— Да, его зовут Рамон Альварес.
— Как вы познакомились?
— Я пришел к нему в контору вместе с ней.
— Этим утром?
— Да.
— И после этого в автомобиле ты ненароком спрашиваешь ее, не кубинец ли ее доктор?
— Ну, вчера вечером я спросил ее, знает ли…
— О, значит, ты был с ней вчера вечером?
— Да.
В разговоре возникла пауза. Я точно знал, о чем думает Блум. Вероника была со мной вчера вечером, и она была со мной сегодня рано утром. Блум подумал о том же, о чем и миссис Мартиндейл.
— Она тоже приходила искупаться? — спросил он.
— Она приходила поговорить.
— О хиропрактике?
— Нет. Но во время разговора я спросил, не знает ли она кого-нибудь с испанским акцентом…
— И она сказала, что ее хиропрактик испанец.
— Нет, она вспомнила повара-мексиканца, который когда-то работал у них.
— Она не вспомнила о своем хиропрактике?
— Ну, на самом деле она сказала…
— Когда? Вчера вечером или сегодня в машине?
— В машине. Она подумала, что я спрашивал о тех, кто имел отношение к ранчо. О хиропрактике она никогда бы не подумала.
— Я не верю хиропрактикам, а ты? — спросил Блум.
— Ну, они вроде бы помогают людям.
— Итак, давай говорить откровенно. Вчера вечером ни с того ни с сего ты вдруг спрашиваешь миссис Мак-Кинни, не знает ли она кого-нибудь с испанским акцентом, и она говорит тебе…
— Не совсем так, — запнулся я. — Мы говорили об убийстве ее сына, я вспомнил, что Санни…
— Она пришла, чтобы поговорить об этом? Об убийстве ее сына?
— Да.
— Что она хотела рассказать о деле?
— Она считает, что Джек знал человека, которого впустил в свою квартиру, потому что в двери есть глазок и он мог видеть, кто стоит снаружи. Он не стал бы открывать дверь незнакомому.
— Мы думали об этом, — сказал Блум сухо. — Миссис Мак-Кинни не приходило в голову, что у убийцы мог быть ключ?
— Ну… нет. Она ничего не говорила о ключе.
— Управляющий имеет запасные ключи ко всем квартирам, — сказал Блум.
— Вот как?
— Поэтому необязательно быть приятелем, чтобы войти к юноше. На самом деле он вообще мог никого не впускать. Убийца мог воспользоваться ключом.
— Она также сказала про пистолет. Вы нашли пистолет в его квартире, Мори?
— Нет. Пистолет? Нет.
— Вероника говорит, у ее сына был пистолет.
— О, она уже стала «Вероникой», да?
— Ну… да.
— Ты хорошо поработал, Мэтью.
Я вдруг вспомнил, что говорил мне Блум когда-то. «Советник, — сказал он тогда, — хорошо бы ты дал слово, что с этой минуты не будешь бегать по всей Калузе и спрашивать всех и каждого, кто, по-твоему, может быть связан с этим делом». Разговор тогда касался дела, которое он называл «небольшой немецкой путаницей», а я «трагедией Вики Миллера». Тогда его предупреждения тоже начались со слова «советник», которое в моей профессии часто имеет насмешливо-презрительный оттенок в противоположность слову «адвокат». Как я обнаружил, в таком же смысле его используют полицейские в своей профессии, у них оно было синонимом слова «стряпчий». Сейчас я не понял, чем вызвано его замечание, но звучало оно как выговор. Я ничего не ответил. Пауза на линии затянулась. Я не знал, размышляет Блум или сердится.
— Где он взял этот пистолет? — спросил наконец Блум.
— Подарок отца на день рождения.
— Его отец уже два года как умер.
— Он сделал подарок как раз перед смертью.
— Это Вероника тебе рассказала?
Мне показалось, что ее имя он произнес с той же интонацией, с какой произносил слово «советник» много лет назад. Я решил, что он все-таки сердится.
— Да, Вероника.
— Где, по ее предположению, был пистолет?
— В его квартире. Он взял его с собой, когда уезжал с ранчо в июне.
— Она сказала, какой марки был пистолет?
— «Смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра.
Блум молчал, казалось, очень долго.
— Очень интересно, — произнес он наконец.
— Почему?
— Потому что передо мной на столе лежит заключение баллистической экспертизы, в котором говорится, что Берилл был убит из пистолета «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра. Теперь я назвал бы это большим совпадением, чем нынешняя цена за кило кока. Думаю, неплохо было бы еще раз поговорить с миссис Вероникой Мак-Кинни, кое-что еще выяснить об этом пистолете, который был у ее сына. Подарок на день рождения, а? Хорошие подарки делают ко дню рождения здесь, в солнечной Флориде. Их даже не нужно регистрировать, можно просто взять пистолет с полки, как спелый банан. — Он помолчал. — Что еще она хотела сказать?
Я сомневался, стоит ли говорить ему о ее давних отношениях с Хэмильтоном Джефри, ветеринаром, и решил, возможно неправильно, что сообщать об этом было бы нечестно по отношению к ней, хотя она рассказала мне об этом до того, как мы легли в постель. Тем не менее я посчитал это «постельным» разговором, а «постельный» разговор, по моему мнению, оценивается так же, как сведения, сообщенные адвокату его клиентом, а мы фактически таковыми и были.
— Мэтью? Она еще что-нибудь сказала?
— Ничего, — ответил я.
— Она знала о Берилле? Что его убили?
— По-моему, нет.
— Как ты думаешь, что он искал?
— Кто?
— Тот, кто застрелил Берилла.
— А он что-то искал?
— Ведь ты же видел место преступления? Как будто там, пронесся торнадо. Так же, как в квартире Мак-Кинни, все перевернуто вверх дном, матрацы сброшены и разрезаны, из ящиков все вывалено на пол. Парень, живущий как бродяга с Бауэри, — какого черта он мог прятать в своем свинарнике? Она не говорила, что они были связаны с наркотиками, а?
Иногда трудно было уследить за работой мозговых извилин Мориса Блума. Я понял, что он спрашивает о Санни Мак-Кинни и ее брате Джеке.
— Нет, не думает, — ответил я.
— Потому что для тебя это не похоже на наркотики? — сказал Блум. — Я имею в виду «пятнадцать по тридцать»? Это определенно похоже на текущую цену за кило «снежка», нет? Тридцать штук, похоже? По-настоящему хорошее зелье идет по пятьдесят. Думаешь, Берилл и Мак-Кинни занимались наркотиками вместе? Думаешь, это то, что искал убийца? Наркотики?
— Не знаю.
— Допустим, их обоих убил один и тот же тип, — сказал Блум, — их связывает пистолет, не так ли?
Я понял, что Блум размышляет вслух. Я нужен был ему на другом конце провода в качестве зеркала. Я внезапно догадался, о чем он разговаривал с женой, когда они оставались одни.
— Хорошо, я позвоню ей, — сказал он, — Коровьей Леди. Между прочим, не забудь, мы сегодня собирались в спортзал.