Я оказался среди цитрусовых деревьев, отъехав всего на восемь миль от шума и суеты сорок первой федеральной дороги, среди фермерских угодий. В пятнадцати милях от центра Калузы неожиданно появились коровы, пасущиеся на пастбищах по обеим сторонам дороги, трава за пальметто, казалось, простирается бесконечно до слияния с небосводом. Небо уже становилось серым, предвещая дождь в ближайшее время, который действительно пошел чуть позже. Я чуть не пропустил деревянные столбы с перекладиной, откуда свешивалась красная вывеска с черной надписью «Ранчо „М. К.“»,резко затормозил, с опозданием взглянув в зеркало заднего обзора, и направил «гайа» в открытые ворота по узкой подъездной грунтовой дороге. Я проехал уже около полумили, когда увидел движущийся навстречу красный грузовой пикап. Я остановил «гайа», пикап тоже замедлил движение и замер. Сбоку машины были видны черные буквы «М. К.».Дверца у сиденья водителя открылась, и мужчина с ружьем в руках спрыгнул на дорогу. Он представлял собой нечто среднее между Чарли и Джефом. Немного выше шести футов, широкоплечий, с тонкой талией, в поношенных джинсах, красной клетчатой рубашке и грязных ботинках; соломенная шляпа сползла на затылок, открыв прилипшую ко лбу прядь темных волос. Черные усы и темные глаза под цвет им, черные брови, кожа, обожженная солнцем до коричневого цвета. Ремень украшала большая вычурная латунная пряжка, из левого кармана рубашки свешивалась бечевка от сигаретного ящика.
— Помочь вам, мистер? — Он направил на меня ружье.
— Мое имя Мэтью Хоуп. — Я оторопел от такого приема. — У меня назначена встреча с миссис Мак-Кинни.
Он ничего не ответил.
— Я звонил ей сегодня утром. Мы договорились встретиться в час. — Я посмотрел на часы. — Сейчас около этого.
Он все еще не произнес ни слова.
— Поднимите, пожалуйста, вверх ваше ружье, — попросил я.
Он не пошевелился.
— Я адвокат, — пояснил я, — и должен встретиться с ней по поводу ее сына.
Он все еще не убрал ружье.
— Джека Мак-Кинни, — добавил я.
Он смотрел на меня, жуя жвачку. Челюсти работали, глаза рассматривали меня, ружье целилось прямо мне в грудь.
— Я вел его дело о недвижимости.
Не отвечая мне, он вернулся в пикап, взял лежавшее на переднем сиденье переговорное устройство, сказал что-то, послушал, еще что-то сказал и снова послушал. Внезапно я обратил внимание на мух, бесшумно летавших вокруг: где скот, там и мухи. Он снова выпрыгнул из пикапа, ружье теперь свободно болталось справа.
— Миссис Мак-Кинни сейчас на Крукед-Три, но Санни разрешила вас впустить.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— Советую быть поосторожней в наше время. — Таким образом он извинился за вооруженную встречу.
Я просто кивнул ему и снова завел машину.
— Она в большом доме, — крикнул он мне вдогонку, — то есть Санни. Большое белое здание слева в конце дороги.
Я покатил по узкой грунтовой колее туда, где большой белый, обшитый досками дом возвышался над расположенным рядом домом поменьше, тоже выкрашенным в белый цвет. Тут же находился сарай красного цвета и передвижной дом-прицеп, не крашенный со времен великого потопа. Большой дом располагался под сенью высоких старых дубов. Другие постройки были разбросаны вперемешку с пальметто и капустными пальмами. Насколько видел глаз, нигде не было типичных для этих мест тропических растений: африканские тюльпаны не радовали глаз своими ворсистыми кремовыми цветами, не было розовых или пурпурных бугенвиллей или стелющихся лантанов. Если не считать тонкокожих капустных пальм и пальметто, это ранчо вполне могло находиться в Техасе или Колорадо. Я поставил машину около двух ржавеющих газовых баллонов, на одном из которых было написано «Освинцованный»,а на другом — «Неосвинцованный»,и пошел к большому дому. Над входом был портик, к нему вела небольшая лесенка. Деревянная дверь позади решетчатой была открыта. Я постучал.
— Войдите, — прозвучал голос.
Я отворил решетчатую дверь.
— Я здесь, — сказала девушка.
«Здесь» оказалось оранжереей, расположенной позади постройки. Убожество естественной растительности снаружи с избытком возмещалось тем, что росло в оранжерее. Куда бы я ни посмотрел, везде было буйное цветение красок: розовые орхидеи соперничали с африканскими фиалками, красные глоксинии торжествовали над желтыми хризантемами, бело-желтые солнышки маргариток склонялись под закатными лучами пламенеющих фиалок. Когда я вошел, светловолосая девушка в обрезанных джинсах и фиолетовой майке-топ опрыскивала одну из орхидей, стоя спиной ко мне. Не оборачиваясь, она сказала:
— Привет, — и пошла направо, сжимая красный резиновый баллончик.
— Мисс Мак-Кинни? — спросил я.
— Да. — Она была поглощена своей работой.
— Ваша мать ждет меня, — заметил я.
— Да, я знаю. — Она откинула длинные светлые волосы и обернулась ко мне.
Это была стройная загорелая девушка в майке-топ, без лифчика, ростом пять футов и десять или одиннадцать дюймов, ее длинные ноги начинались там, где заканчивались неаккуратно обрезанные шорты, постепенно суживаясь от бедер до узких лодыжек и ступней в спортивных туфлях. У нее был тот тип лица, о котором мечтает любая манекенщица из Нью-Йорка — высокие скулы, благородный рот, заносчивый нос со слегка вздернутым кончиком, глаза, казавшиеся серыми при ярком солнечном свете, падавшем сквозь подъемную крышу оранжереи.
— Кто наставил вам синяков? — осведомилась она.
— Друзья, — коротко ответил я.
Ее брови только слегка приподнялись, и слабая улыбка тронула губы.
— Вы полицейский, правильно?
— Нет, я адвокат.
— Верно, верно, мама говорила мне. В последнюю неделю нам здесь хватало полицейских. — Она подняла глаза к небу, положила баллончик-распылитель, которым пользовалась, взяла переговорное устройство, оставленное на раковине, и предложила: — Не хотите ли холодного чая или чего-нибудь еще?
— Ну… не знаете, скоро ли придет ваша мама?
— Думаю, что скоро, — ответила девушка. — Она ушла почти час назад. Там чертовски жарко, не правда ли?
— Да, очень.
— Ну так вы хотите чая или чего-нибудь покрепче?
— Чай будет в самый раз.
— Значит, чай, — кивнула она и прошла мимо меня в гостиную в доме. — В тени деревьев прохладно, — проронила она на ходу, — я ненавижу кондиционеры, а вы?
Вопрос был чисто риторическим. Не ожидая ответа, она прошла в кухню, взяла из холодильника две банки холодного чая, вскрыла их и разлила содержимое по стаканам.
— Без лимона, — сказала она, протягивая мне стакан, — считается, что здесь уже есть лимон, во всяком случае, так написано на банке.
Блум сказал мне по телефону, что ей двадцать три года, но она казалась моложе, возможно, из-за тембра голоса и небрежности речи или из-за манеры двигаться по-жеребячьи неуклюже, хотя это могло быть из-за спортивных туфель. Блум не зря назвал ее «настоящей красавицей», она на самом деле была чертовски хороша. Но я не мог отделаться от чувства, что нахожусь рядом с одной из девчонок-хиппи, подружек моей дочери.
— Кто этот мужчина с ружьем? — спросил я.
— Вы имеете в виду Рэйфа? Мы можем сесть здесь, — предложила она. — В этой части комнаты всегда прохладнее, но не спрашивайте меня почему. Он наш новый управляющий. У нас тысяча голов, больше двух пар рук для работы не требуется. Обычно это были мой брат и Сэм — пока брат не уехал, а Сэм не окочурился, — теперь Рэйф управляющий.
Она уселась в белое плетеное кресло с ярко-желтой подушкой, поджав под себя ноги. Я сел напротив в кресло с лимонно-зеленой подушкой. Уголок, где мы сидели, был украшен папоротниками в подвесных глиняных горшках и действительно казался более прохладным, чем остальной дом.