Дугас улыбнулся.
— Ах, — сказал он. — Но мальчик был всего лишь ребенком. Невинным, так сказать. Что с того?
Морган пожал плечами.
— После нескольких месяцев лишений и жестокого обращения с женщиной произошло то же самое. Очень практично.
Дугас подумал об этом, затем кивнул.
— Элегантно, — сказал он. — Довольно элегантно.
— Мы так и думали, — сказал Морган. — Единственное, чего не хватало, — добавил он, — возможно, элемента неожиданности.
— Неожиданности?
Рабочие подошли к окну, развернули пластиковый брезент и сделали перерыв, стоя там и куря, время от времени поглядывая в их сторону. Дугас подумал, что это типично для низших классов в наши дни. От секретарей до официантов и ремесленников.
— Конечно, — сказал Морган. — Вернемся к нашему мальчику на велосипеде, которого сбил пьяный водитель. Что ж, это было неожиданно, не так ли? Он был потрясен! В один момент он в порядке, едет дальше, а уже в следующий момент наполняется какой-то внезапной ослепляющей агонией. Или две молодые девушки, о которых я упоминал, сидят в своей спальне, болтая о парнях, одноклассниках, семье или еще о чем-то, когда внезапно жизнь становится абсолютным ужасом, кошмаром, полным боли, смерти и беспомощности. Немыслимо. Невообразимо. И весьма неожиданно.
Морган увидел, что теперь он полностью завладел вниманием Дугаса. Лучше поздно, чем никогда.
Он пригубил свой шерри.
— Элемент неожиданности. Это единственная причина, по которой в наши дни мы расследуем, судим и выносим приговоры совершенно вне поля зрения общественности. Почему те ранние эксперименты с репортажами на телевидении и в печатных СМИ, и даже с участием присяжных в открытых залах суда, закончились. Потому что большинство, если не все, насильственных преступлений определенно включают этот элемент. Внезапный шок. Итак, чтобы быть справедливым к жертве, максимально приблизиться к опыту жертвы, любое наказание, которое, как надеются, соответствует характеру преступления, должно стать шоком для виновного, как это было в свое время для его жертвы. И вот этот последний случай, на первый взгляд, немного не соответствует нашему идеалу. Поскольку ее наказание продолжалось в течение столь длительного времени — двух лет, — следует предположить, что в какой-то момент эта женщина поняла, чем все это закончится. Но если посмотреть глубже, то это действительно не так уж далеко от истины. Ее первый арест удивляет ее саму. Характер наказания, который так точно повторяет наказание ее приемного сына, должно быть, удивил ее, причем на абсолютно фундаментальном уровне. Что это может быть больно, например, когда тебя заставляют есть собственное дерьмо.
Использование Морганом слова "дерьмо" стало для Дугаса достаточной неожиданностью, так что он поперхнулся своим односолодовым виски.
— Извините, — сказал Морган.
А затем продолжил:
— Тогда посмотрим в самый конец. Разве смерть не всегда является чем-то неожиданным? Разве она не всегда вызывает шок? Может быть, не "как", но, безусловно, "когда"? Сердечные больные, раковые больные, даже пациенты, испытывающие ежедневную мучительную боль и молящиеся о смерти, в конце концов, должны быть несколько удивлены, когда она действительно наступает. Даже если она наступает… как облегчение. И кто сказал, что даже трех с половиной летний ребенок не может осознать свою собственную смертность, свою выросшую хрупкость, свою собственную приближающуюся смерть?
Он медленно откинулся на спинку стула и допил вино.
— Тогда ваше воспроизведение, возможно, было очень хорошим, — сказал Дугас.
— Да, — сказал Морган, улыбаясь. — Я думаю, что мы все выполнили свою работу вполне адекватно. Даже в этом случае.