На горизонте появилось облако пыли.
— Фургон? — предположил Док.
— Скорее, всадники, — возразил Сэм. — Эта пыль — добрая весть. Давно пора!
Он думал о собственной дочери, о жене, о далеком Луисвилле. Он стыдился своей собственной измены: она, ясное дело, в подметки не годилась тому, что натворил Абидос, но от этого не переставала быть изменой. Угораздило же его заделаться правительственным агентом на индейских землях!
— Его называли Ка, — продолжил Док. — По-египетски это обозначает то ли жизненную силу, то ли душу, во всяком случае что-то в этом роде. По этой части Бей почему-то темнил. Но, думаю, Ка не просто так восстал из мертвых. Он увлек за собой целую армию мертвецов, исполнившую завет фараона.
Лошади заржали. Сэм покрутил головой, но не увидел ничего, кроме приземистых глинобитных домишек и четырехугольного двора, на котором за два истекших дня многие приняли свою вторую смерть. Все вокруг дышало жаром, было окутано пылью, и только синие горы вдали манили прохладой и чистотой.
— И все-таки не пойму я, Док, — подал голос Чанк. — Египет этот невесть где, так ведь? Даже если твой Бей говорил святую правду, как они сюда-то добрались? Прямо сюда, в резервацию апачей? Усек, о чем я?
Док пожал плечами и опять хлебнул виски.
— Куда только не доберется зло за многие столетия, Чанк! Расстояние ему нипочем.
События подтвердили его правоту. Сэм тоже оказался прав.
К ним действительно приближалась кавалерия, только бывшая: шесть десятков всадников, в чьи ряды после короткой стычки затесались апачи. Солдаты и апачи Белых гор, все до одного пешие и мертвы-мертвешеньки.
А вот Чанк ошибся: патронов оказалось в обрез.
Перевод: Аркадий Юрьевич Кабалкин
Горилла в моей комнате
— Рите.
Jack Ketchum, "Gorilla in My Room" 2014
В моей комнате — горилла. Одно лишь то, что она любит питаться нежными бамбуковыми побегами, фруктами и листьями, не значит, что её можно игнорировать. Она весит в пять раз больше меня. Её локоть размером с моё бедро. Её запястье размером с мою шею. Её глаза моргают на меня, а когда она их отводит, я замечаю там свечение.
Не знаю точно, как горилла попала в мою комнату, но чувствую, что она намерена остаться. Она оценивает меня, как и я оцениваю её, и я далеко не пустяк в её мире, как и она не пустяк для меня или моей комнаты, хотя она разрешает мне передвигаться, как и я ей.
В моей комнате — горилла. Какое-то время мы сторонимся друг друга, а затем осваиваемся и уживаемся.
Я вспоминаю свою первую кошку, шести недель от роду, чьё ухо было толщиной с мой ноготь и чью голову я мог бы раздавить, крепко сжав руку, но вместо этого баюкал её у груди.
В моей комнате — горилла. Не знаю, как она сюда попала. Она очень большая, а я совсем маленький.
Когда приходит ночь, я выключаю свет.
Рита — моя любимая официантка/барменша в ныне упокоившемся «Эгейском Ресторане» на Коламбус-авеню в Нью-Йорке. Через меня она пристрастилась к чтению. Как-то вечером Рита спросила, не напишу ли я специально для неё рассказ. Так я и сделал.
На следующий день выпивка была за её счёт.
Неплохая сделка.
Много лет спустя «Cemetery Dance» взбрело в голову, что они хотели бы поместить спереди на футболке целый рассказ. Я чуть-чуть подредактировал «Гориллу», и они выпустили её ограниченным тиражом, в комплекте с насупившейся обезьяньей мордой и замысловатым шрифтом. Вдобавок, они напечатали этот рассказ в журнале.
И снова неплохая сделка.
Перевод: BertranD