Парень рядом с ним пил что-то розовое и приятное, какую-то ужасную дрянь. Ему хотелось поговорить.
— Ты когда-нибудь читал мужские журналы?
— Никогда.
— Я читаю. Ну, время от времени. Прочитал тут одну вещь на днях. Ты не поверишь.
— Скорее всего, нет.
— Действительно не поверишь. О парне, которого заводит рыба. Рыба! Что ты об этом думаешь?
— Рыба, хм…
— Совершенно верно. Он вырос в рыбном магазине, у его родителей был рыбный магазин. Раньше фантазировал, как натирает мамины сиськи филе камбалы.
— Это отвратительно.
— Больных людей много, скажу тебе. Парень брал в ванную скумбрию и дрочил на эту дохлую рыбу, щекотал себе задницу… как они называются?…спинными плавниками. Этот парень был художником. И знаешь, что он рисовал?
— Что?
— Голых баб и рыб.
— Вместе?
— Совершенно верно.
— Господи.
— Что ты об этом думаешь?
— По-моему, это безумие.
— Совершенно верно, это безумие.
— Интересно, каково это, — сказал Струп, — измазать женщину рыбой?
— Отвратительно. Вот как.
— Ага. Вонь адская, правда?
— Как сама смерть.
— Ну, а если омарами?
Долбаные люди, — подумал Струп, — просто кучка сумасшедших. Вот, например, тот парень, мечтательно глядящий на полфунта камбалы. Он нахмурился. Надо пресечь этот разговор в зародыше, черт возьми! Ему это не нужно. Он жалел, что нет способа вернуться домой, сохранив лицо. Он хотел бы, чтобы Карла не заставляла его чувствовать себя таким ужасно злым, таким паршивым все время. Бары — это места, куда ходишь в поисках того, чего, как ты знаешь, там быть не может. Он разбирался в барах. Идешь в бар в надежде, что кто-нибудь придет и спасет тебя. Но никто не появляется. Черт возьми, здесь все такие же, как ты, проигравшие неудачники, едва ли стоившие выеденного яйца.
Какая-то женщина села рядом с ним. Струп взглянул на нее. Она была пьяна и низко склонилась над стойкой. Ничего особенного, но не так уж и плоха. Жаль видеть их в таком состоянии, — подумал он. Встретить такую женщину — только к худшему.
Эта тоже хотела поговорить.
— Клянусь, — сказала она, — если не найду работу в течение недели, официанткой или кем-нибудь еще, то покончу с собой.
— А?
— Если не найду работу в течение недели, то к черту все это, я рассчитаюсь с жизнью.
— Ты, должно быть, очень хочешь наброситься на чили.
— На что-нибудь, — сказала она. — Да на что угодно. Разве я многого прошу? Работать официанткой в таком же паршивом заведении?
— Это ерунда.
— Верно. Но для меня это что-то значит. Понимаешь, я не дура. На самом деле я только что закончила диссертацию. Три с половиной недели просидела в квартире. Это мой первый вечер вне дома. Диссертацию закончила, и что теперь делать? В первый вечер вне дома за последние три недели? Я вышла на улицу и нажралась. Да, я знаю. Я знаю, что я пьяная в дупель. Не смотри на меня так, черт возьми. Но, видишь ли, что-то должно произойти. Я на мели. Плата за обучение, книги, все это. Я на мели, блядь. Я даю себе неделю на то, чтобы найти работу, или я труп.
— Какова тема диссертации?
— Меланхолия.
Струп заказал напитки. Она сказала, что у нее нет денег, поэтому он заплатил. Какая же она была страшная. Волосы длинные и спутанные, кожа цвета грибов, серая, как смерть. Это было очень плохо. Она бы нормально выглядела, если бы немного привела себя в порядок. Она встала, чтобы отлить. Поковыляла, пьяно сутулясь и качая головой из стороны в сторону, как цыпленок. Зашаркала в конец зала, а Струп немного выпил, и потом она вернулась, тяжело опустившись на барный стул рядом с ним. В заведении не было света, но она все равно прищурилась.
— Чем ты занимаешься? — спросила она.
— Я — писатель.
— И у тебя есть девушка, так ведь?
— Да.
— Ну, я и сама пишу. Вот, смотри.
Она достала из сумочки ручку и блокнот. Положила на барную стойку и начала сочинять. Закончила и показала ему. Это был худший кусок дерьма, который он когда-либо читал. Там была только одна наполовину приличная строка. Эрос для меня — это стремление вспомнить, что я привлекательна. Это было почти нормально. Почти.