Я изобразил скромную улыбку, а потом решил, что хватит.
— А что насчет тебя? Чем ты занимаешься? — спросил я ее.
— О, у меня туристический бизнес. Маленький, но растущий. И он меня вполне устраивает.
Держу пари, так оно и было. Я снова услышал запах денег. Представил все эти бесплатные поездки на Таити, Корфу и в Париж. Я знал, что мыслю как шлюха. Но попробуйте поработать в бургерной несколько недель. Если у леди была цена, то у меня было время.
Несколько часов спустя я поймал себя на том, что пытаюсь поцеловать ее тонкую, усыпанную драгоценностями руку, так как она продолжала смеяться и избегать меня всякий раз, когда я тянулся к ее губам. Но это было нормально, потому что я уже любил ее. У нее были высокие скулы, полные губы и темные ленивые глаза, которые моргали в чувственном замедленном ритме. У нее было аристократическое тело, длинное и стройное, как раз такое, какое мне всегда нравилось больше всего, но с которым у меня практически никогда не было шансов.
Я сказал ей, что у меня гости. Она сказала, что все в порядке, мы поедем к ней, и это избавило меня от необходимости объяснять, что такое однокомнатная квартира на 79-й улице Бродвея, полная тараканов.
Она жила на первом этаже трехквартирного двухуровневого дома рядом с Первой авеню, а стол на кухне со столешницей из твердой древесины был длиннее, чем вся моя квартира. Восточные ковры и старинная американская мебель, все хороший антиквариат. Картины — не гравюры и не литографии — Метценже[8], Мохой-Надь[9], Мари Лоренсен[10]. Каждый светильник на своем месте. Саду на веранде явно было несколько десятилетий. Серебро. Красное дерево. Огромные окна от пола до потолка, выходящие на улицу. Это место было святилищем хорошей жизни. У меня от всего этого стучали зубы.
— У тебя здесь очень красиво, — сказал я.
Она ловко скользнула в мои объятия. Я поцеловал ее один раз и понял, что это навсегда.
Мы двинулись по ковру, за который любой вор лишил бы жизни, к медной кровати, которая была чуть поменьше грузового прицепа, и скользнули между атласными простынями. Ее тело было как "Бентли" в окружении "Фордов Пинто"[11]. Длинные крепкие томные ноги, гладкие и прохладные, как стекло, скупая мальчишеская попка, невысокие маленькие груди, которые соединялись вместе при прикосновении, маленькие темные заостренные соски, вся она была совершенной и манящей. Я тихо возблагодарил Бога за то, что семьдесят пять приседаний в день сделали, наконец, что-то с моим брюхом.
Трахать ее было божьим ответом на уплату налогов. Я проводил по ней руками в каком-то восторженном изумлении. Повсюду смесь прохладного и горячего, новая мягкость, скольжение мышц. Что касается ее, то она была голодна подо мной, как сыщик, напавший на след, голодными были рот, язык и ногти. Мне нравилась острая боль, пляшущая по спине, дикость подо мной. Если бы я овладел ею тогда, я бы кончил через минуту, а было слишком хорошо и без этого. Поэтому я переместился вниз между ее бедер и некоторое время сводил нас обоих с ума своим языком. Вскоре атлас подо мной стал влажным на ощупь, и на нем появились полосы пота, похожие на следы фосфора. Она начала кричать, тоненькие вскрики то усиливались, то затухали под потоком удовольствия, проходящего по ней, как статическое электричество.
Я начал лизать ее, как бешеный зверь. Она скользила по моим щекам и подбородку и по бокам моей шеи. И вдруг я потерял ее в неконтролируемом спазме, и я двинулся вверх и в нее, а она схватила меня за задницу и вдавила в себя последние полдюйма, ее тело творило маленькие чудеса подо мной. Я почувствовал, как она намочила меня до самых яиц, задрожала, вскрикнула и медленно опустилась. Я остался на месте, позволив ей опуститься. Через несколько минут я снова начал двигаться. Я застал ее в полудреме. Ее глаза расширились, и она мгновение смотрела на меня, как на совершенно незнакомого человека. Затем я почувствовал, что она снова начала дрожать. На этот раз все должно было получиться легко, и так оно и было.
Я скатился с нее, посмотрел на нее, а потом мы вместе заулыбались, как идиоты, в бледном свете. Я забыл обо всех своих интригах, путешествиях и деньгах, пока она не сказала, что мы должны жить вместе, сказала это так, словно знала, чего хочет, нашла это, и это был я.
— Конечно, — сказал я.
Придется рассказать о некоторых деталях моего прошлого и настоящего, но я сказал "конечно", как будто завтра не наступит. Она еще не знает о бургерной, но это тоже не завтра.
На следующее утро я отправился домой за сменой одежды, а затем в течение шестнадцати дней мы со Стефани "проводили медовый месяц" у нее дома. Она сказала мне, что взяла отпуск. Прерогатива босса. Я вообще никуда не звонил. Булочки могли поджарить и без меня.