Блядь.
Сначала Струп был терпелив. По ночам он сидел в постели со своим стояком и смеялся про себя над сюрпризом, который приготовил для нее — своей тайной. Она не заметила гвоздя в кладке. Он спрятал пряжу. Так что однажды ночью он просто затянет ее на ней. Он свяжет ее, и она подумает, что он трахнет ее на кровати, как тогда другой парень. Он завяжет ей глаза. Затем поставит ее на ноги и повесит пряжу на гвоздь. Она, наверное, будет роптать. А может, и нет. Потом он снимет ремень и слегка отшлепает ее по попе, велит раздвинуть ноги и ударит по внутренней стороне бедер, повернет ее и хорошенько даст по сиськам. Это точно заставит ее взвыть! Да, черт возьми! А потом он швырнет ее на кровать и выбьет из нее все дерьмо.
Вот как он себе это представлял.
Но вся эта задержка заставляла его нервничать. Он дулся. Он почти не разговаривал с ней. Он чувствовал, что она каким-то образом знает о его планах и намеренно портит свое тело, чтобы мучить его. Месячные. Солнечный ожог. Болезнь. Может быть, никакой болезни и не было. Откуда ему знать? Это было очень похоже на нее — найти пряжу, или гвоздь, или пряжу и гвоздь, не сказать ему, сложить два и два, а потом тянуть время.
Даже если болезнь была настоящей, это было ужасно несправедливо. Он был готов, черт возьми! И она сама навлекла это на себя, ты должен помнить об этом, она со своей проклятой историей, с ее несчастным одноразовым перепихоном в Кейп-Мей. Он решил, что раз уж необходимо ждать, то он подождет, но тогда, берегись, сестра. И он неизбежно бросал взгляд на тотем над дверью всякий раз, когда входил в спальню.
И вот однажды вечером, после ужина, она посмотрела на дверь, показала пальцем и спросила:
— Струп, что это, черт возьми, такое?
— Гвоздь, — сказал он.
— А для чего он нужен?
— Ты уже оправилась от своей болезни?
— Ага.
— Тогда я тебе покажу. Раздевайся, — сказал он, а она рассмеялась и назвала его похотливым старым ублюдком, и, казалось, забыла об ответе на свой вопрос.
Что было хорошо. Они легли на кровать, и он начал стимулировать ее рукой, а когда почувствовал, как она раскрывается ему навстречу, он отстранился, слез с кровати и подошел к комоду. Достал пряжу.
— Розовая, — сказал он.
— Может, не надо, Струп, — сказала она.
— Надо.
— Возможно, я не в настроении.
— У тебя появится настроение. Я в настроении. Вытяни руки, черт возьми.
Она улыбнулась.
— Как убедительно, — сказала она.
— Чушь собачья.
Он связал ей руки, оставив петлю для гвоздя. Потом взял шарф и завязал ей глаза.
— Как интересно, — сказала она.
Он понял, что она к этому готова. Ее это заводит. Все будет хорошо. Он поставил ее на ноги.
— Куда мы идем?
— Узнаешь. Сюда.
Он приподнял ее руки, нашел кончиками пальцев головку гвоздя и накинул петлю.
— Струп!
Внезапно она забеспокоилась.
— Все в порядке. Тебе не будет больно, дорогая. Только чуть-чуть.
Он поцеловал ее.
— Господи, Струп.
— Все в порядке. Расслабься.
— Что ты делаешь?
Он не ответил. Вместо этого он поднял свой ремень с пола и позволил ему опуститься прямо на эту мягкую белую тяжелую попку.
— ОЙ-ОЙ-ОЙ! СТРУП, ТЫ ГРЕБАНЫЙ МАНЬЯК, ПРЕКРАТИ! Опусти меня, черт возьми!
— Ни за что. Тебе это нравится, детка.
Он снова нанес звонкий удар.
— СТРУП, КЛЯНУСЬ, ТЫ У МЕНЯ ЗА ЭТО ПОЛУЧИШЬ, СТРУП, СУКИН ТЫ СЫН! ОПУСТИ МЕНЯ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! ОПУСТИ МЕНЯ, ХУЕСОС!
Хуесос? Черт возьми, — подумал Струп, — я мог бы пронзить ее своим хуем. Он был большой, как огурец. Это была потрясающая идея. Он был гребаным гением. Это за того парня, детка, — подумал он и снова ударил ее.
— А-а-а!
А это за то, что ты мне об этом рассказала.
— Ой! Будь ты проклят, Струп! Хватит, слышишь меня? Достаточно!
— Раздвинь ноги.
— Ты что, шутишь?!
— Раздвинь ноги, шалава.
— ПОШЕЛ ТЫ В ЖОПУ, СТРУП!
— Ладно, тогда я тебя разверну.
— Черта с два.
— Повернись, черт возьми!
— Нет!
И на этот раз, когда он ударил ее, он, черт возьми, имел в виду именно это. На этот раз никаких глупостей, сэр. Этот удар был настоящим. Ничего эротического в нем не было. Он даже почувствовал, как его член немного обмяк. Сам он был уже не таким активным и возмущенным.