Чупрасов Владислав
ДЖЕК, КОТОРЫЙ ВСЕГДА С ТОБОЙ
– Что ты нюхаешь? Чем я пахну?
– Чесноком, луной и ложью, которую я никак не могу распознать.
(с) Э. М. Ремарк «Жизнь взаймы»
Это повышение решительно ничего не значило: просто посыпалась, как расклад домино, вся система, а все из-за одной выпавшей костяшки. Крисфилд стал начальником участка, его заместителем – Ротберг, и все как-то незаметно поднялись вслед за ними, подтянулись на одно-другое звание, приосанились даже.
Словом, всю последнюю неделю полицейский участок гулял в сомнительном заведении «У молодой Пенни» полным составом. А на утро, страдая от похмелья и сварливости жен, все, до единого, натянув весьма натуральные маски скорби на свои не обремененные умом лица, стояли, облаченные в темную форму, на похоронах бывшего начальника, почившего так внезапно, что это было похоже то ли на заказ, то ли на самоубийство. Да что там, когда мужик, едва справивший в веселой компании свое сорокапятилетие, выходит из участка совершенно бодрый, довольный жизнью и последним закрытым делом, а возвращается уже мертвым, на руках у двух офицеров – это все заставляет задуматься.
Итак, главой центрального управления стал Теодор Крисфилд, тридцати двух лет отроду, человек исполнительный ровно настолько, чтобы создавать впечатление, что он ночует на работе, но при этом каждую ночь все же добираться до собственной кровати; не был ни разу женат, но никогда не отрицал, что в двух-трех штатах у него вполне могут водиться смышленые кареглазые отпрыски. Впрочем, подтверждать это и перечислять кому-то суммы с собственной кровной зарплаты он не собирался. Вообще, это был человек неглупый, по-бытовому хитрый, преданный без излишней сентиментальности, который смог, минуя несколько человек, протащить на место заместителя главы (то есть, себя) своего единственного по-настоящему близкого друга, и никто, стоит обратить внимание, совершенно никто не углядел в этом ничего противозаконного. Теодор никогда не шел против закона, даже не брал взятки, поэтому заподозрить его в чем-то было практически кощунственно.
Джек Ротберг, вопреки другу, был человеком не самым честным, зато с лихвой выполнял функции души компании, пил за двоих, любил пошутить и пошуметь, в снимаемую квартиру возвращался под утро, не всегда сам, не всегда на своих двоих. Не смотря на это, сотрудником был незаменимым: умудрялся находить общий язык со всеми, начиная с отпетых бандюг, проходящих по делу об убийстве собственной матери, и заканчивая насмерть перепуганными почтенными леди, приходящимися какими-то там родственницами в третьем колене самому губернатору штата. Еще он, пожалуй, мог заболтать любого, любил рассказывать истории, весьма смутно соотносящиеся с правдой, а по управлению ходил слух, будто он когда-то был женат, но несчастная его жена безвременно почила, заразившись какой-то заморской заразой от молодого любовника. В конце этой истории полагалось, понизив голос, заметить, что любовник-то тоже долго не протянул, а дело о его смерти как-то быстро сошло на нет. И все же главным и самым показательным, пожалуй, качеством Ротберга была его любовь к тотализаторам, к скачкам, азартным играм, игре на бирже – словом, ко всему, что могло принести деньги, а чаще забирало. Сам он порой шутил, что если бы у него было чуть больше свободного времени (все то время, что он не работал, он пропадал в салуне, и наоборот), обязательно бы уже открыл свое дело.
Дружили они давно, хотя держались друг за друга, наверное, лишь вопреки пресловутому «но вы же такие разные!», со временем накопив друг против друга столько нелицеприятных сведений, что ссориться было уже никак нельзя. В общем, по меркам нового времени, это была самая настоящая и крепкая дружба, без романтических средневековых клятв, со здравым взрослым цинизмом и взаимными подколками. Им обоим выгодно было держать друг друга на виду, чтобы в нужный момент прийти на помощь, подтвердив свою дружбу. На задания их давно не отправляли, этим занимался младший состав, те, кого только-только должны были возвести в священный ранг офицеров, так что все, что оставалось, это протирать штаны за перебиранием документов, вещдоков и выдвижением гипотез. Иногда, конечно, приходилось выезжать на задержание. Полицейский дилижанс к тому времени, стоит признать, производил впечатление больше удручающее, чем величественное, хотя должен был. Пользоваться им не любили, и всем правдами-неправдами старались этого избежать.
В общем, в управлении царил дух веселья и очередного нераскрытого дела, что не могло не удручать Крисфилда и не радовать Ротберга, вольготно развалившегося на стуле напротив сурово хмурящегося главы. На него грозные взгляды не действовали, а наоборот, только забавляли, потому что уж ему-то никто ничего сделать не мог.
– Сегодня в «Крепкой Мэри» большая игра, – как бы невзначай заметил Джек, вращая в пальцах небольшой коробок спичек. – Пойдешь?
Тебе обычно везет.
– Угу, – невнятно согласился Теодор, зарываясь в бумаги, пахнущие свежими чернилами, пролитыми на стол каких-то минут пятнадцать назад. Лицо Ротберга удивленно вытянулось.
– Что-что? Я не ослышался? – он картинно приложил к уху раскрытую ладонь. – А ну-ка, повтори, а то мой старческий слух не выдерживает таких потрясений! Ты серьезно согласился пойти со мной на игру? Ты, который в жизни цента лишнего не потратил?
– Если ты не помнишь, Ротберг, – появившись из-за бумаг, раздраженно ответил начальник управления, – то завтра мы принимаем у себя губернатора, ты просто обязан быть, а всегда после «больших игр» ты просыпаешься, дай бог, к полудню, а это меня никак не устраивает. Так что мне придется следить за тобой, а с утра, сделав крюк по городу, забрать из дома, как маленького. Джек только фыркнул в ответ.
– Да на здоровье, но ты знаешь, у меня хозяйка – зверь, рано утром и на ночь никого не пускает. Ух, какая женщина, меня ж в ней три поместится!
– Нашел, о ком мечтать, – недовольно поморщился шеф, вновь углубляясь в папку. В его планы входило завершить все дела на сегодня, а потом уже, поддавшись всеобщему безумию насчет азартных игр, отправиться к «крепкой Мэри».
Игра прошла ровно, без драк и эксцессов. Все проблемы начались позже – примерно на следующее утро, когда Крисфилд проснулся с чугунной головой, лежащий поперек кровати своего подчиненного, а тот, в свою очередь, вольготно растянулся рядом. До прибытия губернатора оставалось два часа, если можно было верить его карманным часам, которые, слава всем святым, они проиграть не успели (а так-то, конечно, проиграли почти все), так что Теодор поднялся, похрустел затекшими от странной позы для сна суставами, после чего направился умываться, недоумевая, как их вместе пропустила злая хозяйка квартиры Джека. Он вообще весьма смутно помнил этот момент. Наверное, подействовал его новоприобретенный чин начальника полиции.
Проблемы начались через полтора часа, за которые Крисфилд успел выпить кофе, оттряхнуть одежду, надеясь, что складки (а он ведь так и спал, в одежде) будут не так заметны, потому что возвращаться домой времени уже не было. Момент истины настал, когда он направился будить Ротберга. Тот не отзывался: слабо реагировал на любые внешние раздражители в лице своего шефа, что-то бурчал негромко и снова отворачивался к стене, обнимая подушку. Спал он, конечно, тоже в одежде, так что выбившаяся из-за ремня брюк и задравшаяся мятая рубашка давала рассмотреть трогательно бледную поясницу. Наконец, Теодору надоело изображать добрую нянюшку, которой избалованный отпрыск дворянского рода говорит «отстань, я еще часик посплю», и он скрылся на кухне. На Джека его гнев обрушился в виде целой чашки ледяной воды.
Подчиненный заворочался, продрал глаза, сонно взглянул на Тео и трагично вздохнул, разлепляя сухие губы:
– Я проспал?
– Еще нет, – раздраженно отозвался шеф, отступая на шаг: Ротберг тряхнул головой и с его светлых волос во все стороны полетели брызги. – Но если через пять минут не встанешь, останешься без повышения ближайшие десять лет. И зарплата останется прежней, если не ниже.
– Не угрожай мне! – Джека как ветром сдуло, он тут же принялся носиться по комнате, на ходу переодеваясь. Он-то был в своем доме, так что ему не придется идти на официальное мероприятие в мятом.