Хотя такие авторитетные биографы писателя, как Ирвинг Стоун и Джоан Лондон, заявляли о поразительном внешнем сходстве Уильяма Чейни и Джека Лондона, эти утверждения вызывают большие сомнения: ни тот ни другая с Чейни никогда не виделись. Их умозаключения базируются по сути на единственной сохранившейся фотографии Чейни — на ней профессору уже изрядно за шестьдесят. Да и качество снимка, надо сказать, неважное.
Так что вопрос о том, кто же в действительности был отцом писателя, остается без ответа. Нет ответа на него, разумеется, и у автора этих строк.
Обратимся теперь к матери Джека Лондона. О Флоре Уэллман у читателя уже могло сложиться довольно неблагоприятное впечатление, но едва ли это справедливо.
Мать писателя была натурой сложной, противоречивой, с непростой судьбой. Жизнь ее, скажем прямо, совсем не баловала. Впрочем, судьбу свою она строила самостоятельно, и во всех ее извивах винить ей было некого. Разве что свой характер. Ну, может быть, еще и внешность.
По американским меркам XIX века Флора Уэллман происходила из вполне благополучной семьи. Ее предки перебрались в Америку из Уэльса еще в XVIII столетии. Были они людьми предприимчивыми, фермерами и бизнесменами и, несмотря на все трудности жизни в Новом Свете, преуспевали. Отец, Маршалл Уэллман, немало поскитавшись по стране, в конце концов осел в штате Огайо, в городе Мэссилон (Massillon). Городок был небольшой, но перспективный. Здесь предприниматель организовал небольшую компанию по проектированию и строительству сложных инженерных сооружений; занимался изобретательством, получал патенты и выгодно продавал их. Выстроил большой просторный дом — в то время самый красивый в городе. В нем в 1843 году (17 августа) и родилась его дочь Флора.
Семья была состоятельной, и девочка получила хорошее образование: сначала училась дома, а потом окончила женский колледж (учительскую семинарию). Неплохо рисовала, умело и с удовольствием музицировала на пианино.
Судьбу девочки из богатой провинциальной семьи предсказать нетрудно: завершение образования, возвращение домой, «выход в свет», помолвка, замужество, дети, спокойная обеспеченная жизнь. Так всё поначалу и выстраивалось. Но с Флорой Уэллман что-то пошло не так, и первопричиной этого, судя по всему, стал недуг. В 14 лет (по другим источникам — в шестнадцать) она заболела тифом. В то время лечить подобные заболевания толком не умели, да и лекарств, собственно, не было. Болезнь протекала тяжело, с осложнениями. Серьезно испортилось зрение, остановился рост, выпали почти все волосы, пострадали зубы. Можно представить, как все это повлияло на девушку. Она и так не была красавицей. А тут — такое! Пришлось надеть парик. Видела она совсем плохо, но очки с негодованием отвергла. А ростом — ну что с этим поделаешь? — так и не вытянулась даже до полутора метров, не хватило сантиметра.
Характер у нее с раннего детства был неуравновешенный, а после болезни с ней совсем не стало сладу: со всеми спорила, на всех обижалась, дерзила, ссорилась. После одной, вероятно, очень серьезной ссоры с родителями (подробности неизвестны, но в своей книге Чармиан Лондон намекает на ссору с мачехой[11]), она собрала вещи и навсегда покинула отчий дом. В то время даже для свободной Европы подобный демарш — нечто из ряда вон выходящее. Что уж говорить о куда более консервативной Америке. Тем не менее Флора Уэллман сделала это. Тогда ей было около двадцати пяти лет[12]. И более ни с кем из родных она никогда не виделась и переписки не поддерживала.
Флора отправилась на Запад — маршрут ее передвижений в подробностях неизвестен, но, по некоторым сведениям, на ее пути были Сент-Луис и, вероятно, Чикаго. Оттуда она перебралась в Сиэтл, а затем уже в Сан-Франциско.
Как она жила, с кем? Чем зарабатывала на жизнь? Ответов на эти вопросы нет. Жила, скорее всего, очень непросто. Ирвинг Стоун, интригуя читателя, заметил: «Имеющиеся сведения наводят на мысль, что это была неприглядная история». Но располагал ли он какими-то, хотя бы мало-мальски достоверными сведениями? Вряд ли. Иначе не прозвучало бы: «Биограф Джека Лондона был бы готов пожертвовать многим, чтобы проследить скрытые от нас три года жизни Флоры Уэллман». Это речение произнесено без малого 100 лет назад. Так что и мы, вероятно, ничего и никогда не узнаем. Но нетрудно предположить, что с изнанкой жизни она познакомилась сполна. Что же здесь удивляться словам ее сына: «Не могу даже вспомнить, когда моя мать не была старой… Она всегда была такой же, как и сейчас (в 1900-е годы. — А. Т.)». Объясняя слова супруга, Чармиан Лондон заметила: «Похоже на то, что болезнь навсегда лишила ее юности и веселого настроения. В глазах у нее навсегда застыли горечь и разочарование»[13]. Поправим: болезнь только спровоцировала эту самую «старость» молодой еще женщины, а «горечь и разочарование» в глазах поселил непростой жизненный опыт, в котором три «темных» для биографов года, видимо, сыграли далеко не последнюю роль.
11
См.:
12
Роберт Балтроп, автор весьма содержательной биографии писателя, утверждает, что Ф. Уэллман покинула отчий дом в 16 лет (см.: